Шрифт:
Закладка:
Юноша потянулся и, дабы не гневить мать, схватив у стены дома пустующее ведро, покинул маленький дворик. Он беззаботно шагал по улице, продолжая насвистывать под нос песню. Минуя один из соседних домов, Анвиль заприметил светлолицую девушку с длинной косой, что развешивала влажное белье на веревке, натянутой между деревьев, и подмигнул ей. Девица улыбнулась в ответ и смущенно потупила взгляд. Анвиль пошел дальше, мысленно отметив аппетитные формы соседской дочери. Ему нравилось заигрывать с красавицами, и он с удовольствием проводил бы дни напролет в их обществе, будь у него такая возможность. Однако матери девушек пристально следили за ним и не желали, чтобы Анвиль сновал вокруг их домов. «Не хватало, чтоб девок попортил», – прямо говорили некоторые особо строгие женщины.
«Не доверяют мне, – с горечью думал юноша, минуя улицу, – а ведь я хорош собой! И голос у меня недурной, и семья приличная. Прямо завидный жених! Вот еще в люди выбьюсь и посмотрим!»
Вскоре он вышел к полям. Яркое солнце нещадно припекало голову. Юноша щурился от слепящего света и неторопливо брел по траве, любуясь природой и пасущимся вдалеке скотом. Мирно было здесь. Мирно и хорошо.
«Вот только кто догадался расположить колодец так далеко?»
Юноша вздохнул, зная, что еще один стоял на другом конце деревни, но идти туда означало пересечься с отцом, чего Анвилю не хотелось.
«Однажды найду себе красавицу и убегу с ней отсюда, – грезил он о будущем. – Какой прок от деревни, где нет места разгуляться, где никто не узнает моего имени? В большой город поеду, поэтом сделаюсь, музыкантом! И будет вокруг меня куча прекрасных девиц! А если и ко двору попаду…»
С такими думами он дошел до места назначения и поставил ведро на землю. Приблизившись к колодцу, Анвиль заглянул в его глубины, но ничего не увидел. «Что ж… придется напрячься».
Веревка была размотана. Вероятно, колодезное ведро плескалось на дне. Юноша взялся крутить ворот и тут же поразился тому, как туго шло ведро, будто вместо воды зачерпнуло камней.
– Что за ерунда?
Анвиль поднажал. Веревка постепенно наматывалась на ворот, и вскоре ведро очутилось в поле зрения. Анвиль обомлел и едва не отпустил рычаг. Если бы он это сделал, ведро бы вновь упало на дно, потеряв свою тяжелую ношу, но в последний момент юноша удержал его. Анвиль с ужасом смотрел на то, что вытащил на поверхность. Младенец. Настоящий людской младенец.
Едва замешательство схлынуло, парень ухватился за ведро и вытащил его наружу. Он взял на руки крохотное тельце в вымокших пеленках. На правой щеке ребенка красовались большой синяк и порез. Дотронувшись до кожицы, юноша ощутил холод. Глаза ребенка были закрыты. «Мертв», – в страхе подумал Анвиль, опуская тельце на траву.
«Кто же совершил подобное зверство? Почему? Неужели среди нас есть мать, убившая свое детище?»
Анвиль распеленал дитя, склонился над его маленькой грудью и прислушался. Сердце билось тихо, едва слышно.
– Живой! – воскликнул юноша то ли от ужаса, то ли от радости.
Он стянул с себя сухой кафтан, завернул в него ребенка и, забыв про ведро, с которым пришел, ринулся обратно в деревню. Что делать с этим найденышем? Куда его нести? Где искать мать, что едва не совершила убийство? Вопросы роились в голове. Анвиль решил вернуться домой. Уж матушка точно придумает, что делать.
Забежав во двор и быстро миновав его, юноша с грохотом отворил входную дверь. Женщина вздрогнула, едва не выронив ложку, которой мешала жаркое.
– Да что же ты шумишь, проклятый… – но тут ее ругательства прервались, когда взгляд упал на маленькое бледное существо в руках запыхавшегося сына.
– Я достал его из колодца, еще жив…
Изумленно охнув, женщина схватилась за грудь.
– Как из колодца? О чем ты говоришь, мальчишка? Где ты…
– В колодце, я говорю. Кто-то пытался избавиться от дитяти.
– Святой Геул… Давай его сюда! Бедный, наверное, замерз. – Женщина пододвинула стул к печи и быстро подстелила туда ткань. Анвиль аккуратно положил ребенка и отступил на шаг. Женщина обеспокоенно склонилась над ним.
– Да как же так вышло, кто же мог?..
– Что мы будем с ним делать?
– Беги к видящему, расскажи ему обо всем. Пусть явится и решит его судьбу, потому что мы не вправе.
Анвиль содрогнулся при упоминании жреца. Он несколько раз пересекался с этим человеком, живущим за пределами деревни, у самого подножия холма, и в душе юноши остался неприятный осадок. Побаивался Анвиль тех, кто обладал силами выше человеческих. Впрочем, перечить матери он не стал, только кивнул и с хмурым видом покинул дом, оставив ее наедине с умирающим младенцем.
Глава 4
Идущий следом
Жрец явился, когда сонное светило уже готовилось отправиться в объятия вечного мрака, предоставив луне ее срок царствования над Ревердасом. Все это время Анвиль и его мать не сводили глаз с младенца, пытались привести его в чувства и страшились, как бы смерть не забрала малыша раньше, чем он покинет их обитель. Женщина не уставала причитать, а с возвращением мужа и вовсе не находила себе места, поведала ему все как есть и пожаловалась на несправедливость жизни. Уставший после долгого рабочего дня мужчина ненадолго склонился над ребенком, рассмотрел его, словно пытался обнаружить что-нибудь необычное, задержал взгляд на едва заметном красноватом пятне на шее, затем уселся в дальнем углу комнаты и с хмурым видом подозвал к себе сына.
– Значит… ты вытащил его из колодца?
– Верно, отец, – кивнул Анвиль, украдкой бросив взгляд на бледного младенца. – Сам оторопел, непонятно, что за грешница свершила сие злодеяние.
– Отыскать надобно, – мужчина пригладил щетину, – суду предать. Вы поутру пойдите, разнесите старшим женщинам, к знахарке загляните, ей должно быть ведомо, кто роженица. Кому, если не ей…
Внезапно в дверь постучали. Мать охнула и поторопилась открыть, от волнения забыв поинтересоваться, быть может, кто чужой пожаловал. В дом ворвался порыв ветра, принеся с собою горсть песка, а с ним вошел и невысокий старик в серых льняных одеждах. Он опирался на трость, и руки его дрожали, точно рябь на воде. Лицо осунувшееся, худощавое. Правый глаз как будто плохо видел и оставался слегка прикрыт. Вся семья приветственно склонилась.
– Уважаемый Агмасс, – заговорила мать, – не погубите за то, что мы вас потревожили. Коли бы не горе, не эта загадка, над коей голову