Влад сразу понял - из этого амбара лазейку не найдёшь, крышу или стену не пробьёшь и подкоп не выроешь - поэтому недавний беглец даже не пытался ничего предпринять. Целых три недели он просидел взаперти, не зная, что сталось с его родными. Владу ничего не говорили, поэтому он мог только гадать, что произошло: "Неужели, Нан сделался-таки предателем и отдал сыновей своего прежнего государя в руки Басарабу?"

Через три недели приехал сам Нан. Как только Влад, по-прежнему сидевший в амбаре, услышал скрип засова и увидел, что дверь отворяется, то подскочил к выходу и тут же оказался вынужден отпрянуть. В дверь по-хозяйски ввалился Нан и встал перед княжичем, уперев руки в бока и загораживая ему свет.

- Ну что? - степенно спросил боярин. - Набегался? Где был-то?

- Не скажу, - резко ответил Влад. - А где мои братья? Где отец Антим? Куда они уехали?

- Не скажу, - так же резко ответил Нан.

- А где мой отец? Он вернулся?

- Не скажу, - повторил Нан, будто издевался.

- Что тебе нужно? - продолжал спрашивать Влад. - Почему ты велел меня запереть? А моих родичей ты тоже велел запереть? Ты предал моего отца?

- А зачем тебе знать? - спросил боярин.

- Я хочу знать! - крикнул Влад, топнув ногой и сжав кулаки.

- Мы тоже хотели знать, куда ты подевался, и что с тобой сталось, - ответил боярин и вдруг распалился, начал махать ручищами. - Ну? Изведал на своей шкуре, что значит неведение!? Изведал!? Ты хоть знаешь, скольких людей подверг этой пытке!? Сосунок! Когда ты пропал, мы тебя везде искали. Всю округу взбудоражили. А я ночей не спал. Я же обещал твоему отцу, что ни один волос не упадёт с твоей головы. Знаешь, что твой отец сделал бы со мной, если б ты не нашёлся!?

- Мой отец вернулся? - снова спросил княжич.

- Нет, - резко ответил боярин. - Но он вернётся рано или поздно, и когда он вернётся, я скажу ему, что тебя надо высечь хорошенько.

Княжич видел, что правая рука у Нана так и порывается отвесить беглецу хорошую оплеуху, однако жупан не мог тронуть княжеского сына.

- Будь ты моим сыном, - сказал боярин, - я бы сам тебя высек. Дурак! Нашёл время бегать! Ты хоть понимаешь, что натворил? Из-за переполоха, который тут случился после твоей пропажи, тайное сделалось явным. Всем стало известно, что в усадьбе гостит не семья моего побратима, а семья государя Дракула. Мне пришлось перевезти твоих братьев, мачеху и остальных в другое место. А теперь говори, где был!

- Не скажу, - ответил Влад. - Скажу только отцу, когда он вернётся.

Нан не мог заставить княжича говорить. И наказать телесно тоже не мог, поэтому зарычал от бессилия:

- Посидишь здесь ещё ночку, - сказал боярин. - А завтра велю отвезти тебя к твоим братьям.

С этого дня жизнь Влада стала ограничиваться множеством запретов, которые по большому счёту не могли помешать новому побегу, но были унизительными. Например, княжич не мог больше сам править конём. По дороге в новое поместье Влад просто сидел в седле, держась за луку, а его коня тянул за собой на верёвке один из слуг Нана, привязавший эту верёвку к хвосту своей лошади.

По приезде княжич очень радовался, снова увидев родных, но радость от воссоединения омрачалась тем, что на новом месте за Владом постоянно кто-нибудь присматривал. Княжичу больше не полагалось уезжать из усадьбы одному - кто-то обязательно должен был брать его на поруки.

Обычно за недавнего беглеца поручался Мирча, которому Влад всё-таки рассказал, где пропадал:

- Проще съездить за горы, чем добиться чего-нибудь от местных девиц, вот я и поехал. Там, за горами по мне скучали. Помнишь служанок своей жены?

Влад, конечно же, не сказал, что ездил ради Сёчке, а также умолчал о том, что услышал от Иволы на счёт Яноша. Владу просто не верилось, что Янош желает смерти своему зятю, и пусть Гуньяди много раз говорил, что люди по природе своей неблагодарны и быстро забывают добро, но это вовсе не обязательно означало, что Гуньяди сам таков, и что он забыл всё хорошее, что связывало его с румынскими родичами. "Когда Янош говорил, что большинство людей неблагодарны, то усмехался, - напоминал себе Влад. - Если усмехался, значит, не одобрял таких людей. А если не одобрял, значит, не хотел быть на них похожим". Вот почему княжич ничего не сказал старшему брату про Яноша Гуньяди, а поведал лишь о девицах:

- Ивола скучала больше всех, - принялся рассказывать Влад, не в силах сдержать довольную ухмылку, однако старший брат, как только узнал, где болтался младший, тут же обозвал его дураком.

Тем не менее, прозвучало это совсем не так, как из уст Нана. В слове "дурак", сказанном Мирчей, чувствовалось уважение. Наверное, в глубине души старший брат одобрял эту глупость и сам охотно куда-нибудь сбежал бы, ведь местные деревенские девицы вели себя как недотроги, а он, пытаясь уломать их, терпел одну неудачу за другой.

Деревенские "курицы" улыбались, смеялись шуткам, плясали вместе с Мирчей на очередном деревенском празднике, но дальше этого дело не шло. Даже Влад при всём своём малом опыте сумел понравиться им больше - сумел понравиться, потому что рассказывал истории.

Оказалось, умение рассказывать унаследовал от отца только он, а старший брат - нет. Конечно, Мирча тоже мог рассказать, но девицы редко когда слушали его, затаив дыхание. Старший брат говорил рублеными фразами, да и рассказывать ему было почти не о чем. Последние годы он мало учился книжной премудрости, потому что заседал на советах с отцом. А вот Влад, в своё время оставшийся один на один с учителями, знал много историй. Например, про амазонок.

Слушательницы поначалу смеялись и говорили, что даже в древности не могло уродиться таких женщин, которые не желали никого обшивать и обстирывать, с детства учились стрелять из лука и метать копьё, а при появлении врагов сами выступали в поход. Владу поверили лишь тогда, когда он объяснил, что про амазонок говорится в греческой книге, и что слово "амазонки" тоже греческое.

- Ну, если у греков так сказано, то, может, и правда, - согласились девицы и тут же