Шрифт:
Закладка:
Уму непостижимо! Есть себе подобных! Да на «промышленные рельсы» поставить производство этого мяса! Что вообще выносит мне мозг! У них под это целая промышленность имеется? Мясные породы людей? Откормочные комплексы и мясные фермы? Ремонтное поголовье? Люди самцы-производители и люди самки-роженицы, что будут поточным методом приносить откормочное поголовье? Молочное стадо людей, для выкорма молодняка и «парных» людей для производства «молочного» и «парного» мяса? Тьфу! Мясозаготовительные бойни? Мясоперерабатывающие заводы? Склады стратегического человеческого мяса в вечной мерзлоте?
Меня опять стошнило. Прямо в шлем. Поработай тут! Да ещё и в реку я упал прямо с моста.
У-у-у! Демоны! Живьём не брать демонов!
Хорошо я не человек. Не бьюсь, не дохну, не промокаю, не простываю. В огне не горю, в воде не тону! Полное описание говна.
* * *
– Ты сам пришёл! – В экстазе шепчет она.
Как же мне доставляет её пришепелявливание! Как же она мне доставляет! Я её почти люблю. В глубине души. Где-то очень глубоко. Да-да! Где-то вот так глубоко!
– Значит, я тебе нравлюсь! – млеет она.
– Ты прекрасна, спору нет. Ты, конечно, всех милее, всех румяней и белее. Божественно стройна, чиста. И умом, и все взяла, – речитативом, в такт движениям своим зачитываю я.
– Стихи? – взвизгнула она. – Мне? Ты?
– А то! Но зато горда, ломлива, своенравна и ревнива! – продолжаю я.
– Да-а-а-а! – кричит она, закатывая глаза. Ну, чисто пулемёт. Безотказный и скорострельный. Только что не ручной. Такую приручишь!
* * *
– Так зачем же ты пришёл? – спрашивает, разметавшись, в бессилии. Наконец-то не пытается меня оставить подле своей юбки. Я не пёсик, и даже не нихуяхуа. Меня не надо пытаться посадить подле своих ног на коротком поводке и в наморднике. Ну, по крайней мере, не тебе.
Ты прекрасна, спору нет;
Но ведь есть уже и всех милее,
И всех румяней и белее.
Конечно же мысленно. Ну, другую я люблю! Ну, такой вот я, ущербный! Она меня – на убой, а я сохну по ней. По изменщице и предательнице, использующей меня в своих корыстных целях! Но! Люблю – не могу, асисяй!
– Помощь твоя нужна, – говорю я.
– Даже интересно, – говорит она, поднимаясь. Но она была бы не она, если бы просто поднялась. Нет, она при этом простом действии проводит ритуально-акробатический танец соблазнения. Остаётся только закатить глаза – горбатого лишь могила исправит. – Что же такого можешь ты попросить? Такой весь гордый и независимый.
– Да, сущий пустяк, – отмахнулся я рукой, – с которым сам справиться не могу. Не мастер я подобных тонких умений.
– Надо же! – изумилась она. – Где-то старые боги в могильниках своих перевернулись. Дважды! Не только помощь попросил, но и признал себя ничтожным! Вот это событие!
И хлопнула в ладони, крикнув громогласно:
– Вина! Лучшего!
И куда только делать тихая мелодичная девочка-припевочка? Никуда! А и не было никогда. Лишь набор масок и образов. А за ними – тот самый «человек без лица».
– Не томи, рассказывай! – ёрзает она по мне, кошкой метнувшись, свалив меня и взгромоздившись сверху.
В это время зашла прислуга, пряча глаза, пришибленно скукожившись, поставили поднос с кубками и тонкий серебряный резной и чеканный кувшин на тумбочку, пятясь задом, удалились.
– Да рассказывать особо и нечего. По большому счёту это придурь моя. Ну, и повод с тобой увидеться.
– Врёшь! – томно выдыхает она. – Всё врёшь!
– Ну, я как бы, – сбиваясь, лепечу я, – как бы, не могу так. Говорить. В это… при этом.
– Врёшь! – возражает, мотнув головой, накрывает меня своими волосами, их ароматом. – Всё – врёшь!
Ну, вру, так – вру! Продолжим, значит, в антракте.
– Так в чём эта твоя придурь выражается? – спрашивает она меня, при этом поглаживая себя. Ну, любит она себя, что ж теперь? Что в этом плохого? Вот и я о том. Эгоизм и самовлюблённость – не грех же? А для Тёмных, вообще – неотъемлемое свойство.
– В коровьем молоке, – отвечаю я. А сам думаю, пора ли собирать манатки, или ещё парочку подходов повторить с эти тренажёром?
– И что ты в этом нашёл? – спрашивает она, явно теряя интерес.
– Нашёл в нём вкус и пользу, – отвечаю я, протягиваю руку к штанам. Но она тут же хлопнула по этой руке плетью своей ладошки, для гарантии хватая меня за концевой рукав.
– А вот люди мои не нашли в молоке ни вкуса, ни пользы. Лишь расстройство животов. А это напрасно. А сколько корова даёт молока? Да мы молока не видали пока? Так вот, довожу для тебя, что корова может дать от ведра до 4 ведер молока в день. Зависит от самой коровы и кормёжки. Представляешь, 4 ведра еды в день!
– Фу, какой ты скучный! – Сморщилась она. – Что, нам уже есть нечего стало? Ты голодный? Сейчас шумну!
Накрываю её рот ладонью, чтобы не шумела. И она тут же пробегает по моей ладони своим раздвоенным языком. Меня передёргивает, кожа покрывается мурашами.
– Не шуми! Кроме чисто прагматичных целей расширения кормовой базы для моих смертников, мне ещё и в чисто познавательных целях интересно – чем я другой? Почему я могу молоко коров потреблять, а прочие – портеблятели – нет. А ещё интереснее, можно ли мою особенность как-то привить всем остальным, что самое важное и интересное!
Она села. На лице – никакой похотливости и игривости.
– Вон куда ты махнул! В удел крови и химерологов! Да уж, Весельчак, ты умеешь сам себе найти задачу не по шапке! Теперь и мне стало любопытно. Сама сделаю.
Кашлянул:
– Я бы хотел тоже научиться. Не прогонишь?
Долго смотрит на меня.
– Ты? – недоверчиво спрашивает: – Что ты знаешь о нашей силе?
– Ну, многое, – усмехнувшись, откидываюсь я на подушки, закинув руки за голову. – Что кровь состоит из мельчайших частиц, почему кровь до лёгких тёмная и из них светлая. Знаю, что всё живое состоит из живых клеток, в каждой из которых содержится полный набор сведений об организме полностью. И мельчайшие, невидимые глазу кусочки живых тел влияют на всё в этом теле. На его размер, вес, форму, поведение, цвет, характер.
Она напряжена.
– И я даже знаю, что именно такая вот мельчайшая частица, изменившись по какой-то причине, и дала мне возможность использовать коровье молоко с пользой для себя. Научила мой
