экспериментальной физике элементарных частиц, а его статья "Снижение скорости света в ультрахолодных атомных газах" считалась обязательным чтением в кругах теоретической физики. И если этого недостаточно — он также был постоянным приглашенным лектором в Институте Нильса Бора в Копенгагене. Ого! Конечно, для меня, завалившего физику в девятом классе, это имело мало значения, но определенно звучало впечатляюще. Поверьте, я имел дело с кучей идиотов, поэтому регалии Керликса не оставили меня равнодушным. Говард Керликс, доктор философских и точных наук. Это было нечто.

— Впечатляет, — признал я. — Расскажите, чем вы занимаетесь в институте.

Он слегка улыбнулся, продолжая оглядываться по сторонам сквозь свои гигантские солнечные очки.

— Мы проводим экспериментальные исследования с использованием лазерного, электронного, ультрафиолетового и рентгеновского излучения, определяя фундаментальную механику, с помощью которой электроны и фотоны переносят энергию в газообразное и сжатое состояние. При этом, конечно, особое внимание уделяется нелинейным взаимодействиям света и материи.

Я почесал голову, как обезьяна, ищущая вшей.

— Ладно, позвольте, я перефразирую, док: чем вы там на самом деле занимаетесь… без всякой этой чепухи?

— Мы замораживаем свет, — сказал он.

Вот как… Как будто свет — это то, что можно налить в лоток для кубиков льда и потом подать с виски и содовой.

— Что вы имеете в виду? — поинтересовался я.

Он рассказал мне, что они участвовали в экспериментах с "медленным светом" в Университете Брауна. Он пояснил, что в вакууме, то есть в полной пустоте, свет движется со скоростью почти 300 000 километров в секунду. В своих экспериментах в подразделении оптической физики они замедлили скорость света до менее чем одной мили в час.

— Вы хотите сказать, что я могу обогнать луч света?

— Совершенно верно.

Что за ерунда? Я признаю, что был впечатлен, но все это не поднимет продажи газет и не напоминает статью"Джордж Буш — антихрист", которую я уже проигрывал у себя в голове. У меня не было кучи времени.

— И какое отношение замедление света имеет к древнему трактату ведьм, о котором вы говорили?

Если бы я мог видеть его глаза, то, уверен, увидел бы, что он смотрит на меня как на нечто, находящееся на одной ступеньке эволюционной лестницы с Homo habilis[27]. Возможно, так оно и было.

— Что вы знаете о свете? — спросил он.

Я ответил, что знаю, как его включать и выключать — на этом всё. Поэтому он, так сказать, просветил меня. Он сказал мне, что Солнце излучает так называемый "белый свет", в виде волн излучения в видимом диапазоне, которые наши глаза интерпретируют как цвета радуги. Эти цвета — красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий и фиолетовый — называются видимым спектром. Чтобы предмет можно было увидеть, он должен отражать, передавать или поглощать световые волны. Но есть и другие волны — и немало — которые существуют вне видимого спектра.

— Электромагнитный спектр состоит в основном из волн, которые попадают в невидимый спектр — волн, которые мы не можем увидеть без специальных приборов, — сказал он сидящему перед ним идиоту, — и даже тогда мы не можем их рассмотреть, мы только записываем их и используем их возможности для нашего собственного использования. Но ведь это интересно, не так ли? Идея о том, что существуют огромные миры, которые мы не можем увидеть невооруженным глазом.

Он начинал меня утомлять.

— Ладно, понял, а теперь расскажите мне о замораживании света и ведьмовских книгах.

Керликс огляделся вокруг, как будто у него было рентгеновское зрение и он мог видеть сквозь униформу официанток — в основном студенток. Уголок его рта и верхнее веко слегка задёргались. Да и вообще он выглядел… испуганным.

— Вы в порядке, док?

— Нет, — ответил он, но не стал вдаваться в подробности.

Он замолчал, закурил сигарету и стряхнул пепел в пепельницу. Очень уверенно и быстро для слепого человека. Он сидел и курил, держа сигарету дрожащими пальцами. Я передвинул пепельницу, и при следующем стряхивании пепла он без колебаний её отыскал. Отлично.

— Итак, как я уже сказал, — продолжал он, — мы проводили эксперименты по замораживанию света — замораживанию волн, из которых он состоит. Мы следовали определенным путям, установленным в Стэнфорде в электромагнитно-индуцированной прозрачности. Это работает довольно просто: лазерный луч с тщательно заданной частотой светит на облако атомов и меняет его из непрозрачного, как туман, в прозрачное, как стекло, поле, чтобы через него прошел второй лазерный луч.

И таким образом они пришли к замораживанию световых волн. В основном они охлаждали атомы натрия с помощью комбинации лазеров, магнитных полей и радиоволн. Лазеры охлаждают атомы до некого подобия "оптического желе", затем лазеры выключаются, включаются электромагниты, и их объединенные поля удерживают облако атомов в стазисе. Когда облако охлаждается до 500 миллиардных градуса, оно образует конденсат Бозе-Эйнштейна — ультрахолодное атомное облако, взвешенное в вакууме и, в конечном счете, самое холодное место во Вселенной.

— Этому исследованию можно найти множество применений, — взволнованно сказал Керликс. — Квантовые компьютеры и нелинейная оптика… но нас интересовали конденсаты, образующиеся в вихревом состоянии. Когда сверх-холодный газ вращается — как вода, идущая в канализацию, — импульс замедленного света оказывается втянутым вместе с газом… извращённым, разрушенным, вывернутым наизнанку. Это очень похоже на те явления, которые происходят вблизи черных дыр. И именно в ходе этого направления исследований мы впервые увидели то, что мы назвали “зеленой материей” — своего рода сверхтекучее поле, созданное изгибом и замедлением света в вихре. Зеленая материя — это, по существу, неизвестная частота в электромагнитном спектре между ультрафиолетовым и рентгеновским лучами, своего рода линза в невидимом спектре.

— То есть?

Он посмотрел на меня сквозь темные блестящие очки.

— То есть, с помощью зеленой материи мы смогли заглянуть в невидимый спектр невооруженным глазом. Посмотреть в него и за его пределы. Подобно электронному микроскопу, мы заставляли невидимые и незаметные предметы отражать свет, чтобы мы могли их увидеть. В сущности, Крамер, мы проделали дыру между этим измерением и следующим.

Внезапно мне стало интересно.

— Другое измерение? Это поразительно! И что… что вы увидели?

— Сначала мы видели только смутные, неясные формы… потоки и импульсы, мерцающие туманы и вытянутые поля разреженного газа. Ничего твердого, ничего по-настоящему осязаемого… как будто смотришь в грязное окно. Только причудливые энергетические узоры и дрейфующие кусочки темной материи, которые напоминали мне пылинки. В лаборатории царила кромешная тьма — созданная специально для наших экспериментов, — и мы смотрели на то, во что впоследствии никто не поверит. Мы непредумышленно наткнулись на случайный ряд переменных. Если бы мы немного отошли в сторону, то ничего бы не