Шрифт:
Закладка:
Болтовня на холмах затихла. Бригады, как распахнутый вороний клюв, приготовились сцапать добычу. Центральные волоклись, не таясь, им ведь казалось, что они только-только отошли от окраин, и в город легко могут вернуться минут за сорок – на это Ксюша и рассчитывала. Убивать всех загонов – нет никакой нужды; убить всех и не получится. Главное – сбить их с курса. Центровые ломились на аэродром, отжимать топливо, и никак не собирались меситься посреди тракта.
Никто не стрелял, даже когда первые загонщики из толпы Центральных втянулись между бригад Раскаянья. Ломти ждали приказа Ксюши, а Ксюша ждала, когда хвост колонны покажется на дороге. Вот замыкающие бандиты открылись ей с её места, Ксюша подождала ещё, пропустила головных загонщиков мимо засады, и лишь после этого закричала. Динамики многократно усилили и исковеркали её голос.
Холмы у дороги мигом окрасились красноватым дымком – вспыхнула Пороховка, грянули самопалы, стрелы и бутылки полетели в колонну.
– Атас, братва, шкерься! – закричали загоны. В лес треснули ответные выстрелы. Центровые хотели свалить с открытой дороги, но, куда бы не сунулись, везде их встречали стрелы или свинцовые пули. Хвост и голова колонны неловко, кое-как развернулись, чтобы помочь своим.
С жутким скрипом и воем мотора навстречу Центральным по тракту помчал бензовоз. Загоны с матом сыпанули к обочинам, лишь бы скорее убраться с дороги Рогатого. С холмов их обстреливали засевшие за деревьями ломти.
Из-за таранящего всех подряд бензовоза колонна распалась полностью. Пальба в упор и запущенные в Рогатого стеклянные бутылки с Чёртовыми Слезами – даже не поцарапали грузовик. Много кого бензовоз раздавил под колёсами, много кого разметал крепким бампером. Первыми дали дёру загонщики из хвоста. Остальные, в гаме, треске и вое стрельбы, ещё не смекнули, что им тоже лучше бежать назад в город, и не дохнуть на тракте, как волна крыс в узком проулке.
Пока ломти Клока гасили Центральных с холмов, их большое число ничего не решало, но вот обалдевшая от страха волна посыпала в лес, и завязалось кровавое месилово врукопашную.
Бандиты с яростью и остервенением вцепились в тех, кто стрелял по ним! С диким матом загоны втыкали друг в друга ножи, забивали насмерть гвоздатыми дубинами, толпой валили на землю и рвали на части ломтей. Мат, вопли и треск закрутились до самой хмари. Сканер движения Ксюши сходил с ума, пытался захватить абсолютно все цели.
Между деревьев прокатился и грянул мощный разряд. Молнии треснули, гром разорвал лес, и сотни загонов стремглав кинулись кто куда, ещё даже не видя, откуда их жахнуло. Воздух дымился, десятки меток разом погасли, но Перуница захватила ещё, и била и по чужим, и по своим – кого только сочла опасным. Заряд батареи пустел. Ещё одна мощная вспышка срезала папоротник перед Ксюшей, осыпала синими искрами сосны. Молнии и вид серебряного костюма гнали загонщиков вон. Кто-то стрелял в ответ, но ветки тока сжигали и стрелы, и выпущенные в Ксюшу пули ещё на подлёте.
На дороге Центральных давил грузовик. Всякий раз, когда лес озаряла вспышка, горели десятки загонщиков; спасающихся на дороге – поднимал на шипы Рогатый. Толпа Центральных таяла и рассеивалась, пока, наконец, не отхлынула обратно по тракту к окраинам города – обескровленная и перепуганная, и насмерть забившая на Кольцо.
Но и в городе их ждёт облом. Уставших загонщиков Центра на окраинах примут две бригады снятых со Скиперской Каланчи и Каланчи Луши ломтей. К тому времени они успеют отбить не слишком сильный отвлекающий натиск из Центра, и уйдут со своих небоскрёбов, чтобы придержать бегущих с тракта загонщиков. Ломти отступят с пути озверелой от страха толпы, как только загонов станет чересчур много, но лишних десять-двадцать минут для Клока выиграют.
В этот же день Каланча Карги пала. Триста оставленных для её охраны загонщиков не удержали четыреста штурмовавших высотку ломтей вместе с Клоком, и даже когда к ним на подмогу подошли их же бригады, что до этого для отвода глаз бились за Вышки Луши и Скипера, Воронёные не устояли. Халдей и Скорбь, натыкаясь на Взлётных повсюду, в конце концов закупорились на своей Каланче. Верста остался без помощи и попал в руки к Клоку; и вороний свисток – символ власти и обширный источник еды в старом городе, теперь болтался на шее крышака в рыжей шубе.
Загоны Карги, сбежавшие с тракта от Ксюши, вдруг узнали, что их Вышка захвачена. Тотчас им стало понятно, кто побеждает в войне, и за кого надо топить. Лишь несколько сотен Воронёных переметнулись к Скорби, только бы не связываться с беспредельщиками.
Остальные примкнули к Раскаянью, Клоку, и его жуткому Городскому Чудовищу в серебряной шкуре.
************
Вместе с Ксюшей в город с тракта вернулись двести тридцать ломтей. Они так торопились, что не успели даже толком обобрать трупы, зато им пришлось тащить с собой много пленных, желающих сражаться за Центр вместе с Раскаяньем. Можно сказать, что Взлётные вообще никого не потеряли, только приобрели: к концу дня их стало больше в два с лишним раза.
Клок посадил на захваченные высотки своих загонов и отбил один наспех собранный натиск Скорби. В городе до сих пор хлопали выстрелы, на улицах схлёстывались бандиты, но кто кому рога обломал – любой мизге ясно. Ксюша своими глазами видела искалеченное тело Версты, и вороний посвист в руках у Клока. Трижды крышак Раскаянья поднимался на чужие Вышки, трижды убивал крышаков, и всякий раз бахвалился перед ней, как будто он один одержал все победы.
Где-то на вышке Воронёных жила раньше Нели. Ксюша видела размалёванные стены Гарема, вороньи перья, крылья и черепки, подвешенные гирляндами на Тузах, и ещё кое-что необычное: по всей Вышке бегали дети – маленькие одичалые зверёныши, кто не знал никакого другого языка, кроме жаргона, кто дрался с остервенелостью взрослых, кто обходились без отца и без матери, и понимали только блатные законы.
Птенцы Воронья во все зенки смотрели на Ксюшу, кто-то пытался схватит её за комбинезон или просто толкнуть, но пристяжные никого к ней не подпускали.
В конце концов задвиги Клока, навроде: «Будут, суки знать, как с Клоком рамсы разводить!», «Я тут всех волчар тряпочных на колени прижму!» – достали Ксюшу