Почувствовав, как возле его ноги что-то шевельнулось, он хотел было наклониться погладить Банка, но тут же опомнился, преисполненный отчаянием и горем, и чуть не заплакал. Алисия снова дернула его за штанину и, сунув кулачок в его здоровенную ладонь, спросила:

– А можно сделать бутерброды с вареньем?

Ну конечно можно.

Сколько угодно.

80

Банк, банк, банк

Когда Зазубами ушел с могилы Рут на бьорнстадском кладбище в ночь со вторника на среду, он сел в автобус и как ни в чем не бывало поехал в Хед. Маттео остался стоять в темноте, мечтая тоже сделать вид, будто ничего не случилось. Он хотел бы голыми руками убить его, но Маттео всего четырнадцать, а Зазубами – взрослый мужчина. Такого ни за что не одолеть. Потом мы станем говорить про Маттео, что мальчики вроде него совершают преступления, чтобы почувствовать власть, но это неправда. Маттео просто не мог и дальше чувствовать собственное бессилие.

Он поехал домой, но велосипед заносило на снегу, и он несколько раз упал. Цепь снова соскочила, и он поцарапался, когда пытался ее надеть. Кровь текла по руке, но он так вымок и продрог, что сперва этого даже не заметил. Он стонал от досады и гнева, но что толку? Маттео поволок велосипед за собой и от усталости перестал следить, какой дорогой идет. Добравшись до таунхаусов, он услышал, как пожилой человек зовет свою собаку. Хозяин и пес вышли на вечернюю прогулку, привыкшие, что в это время суток улица принадлежит им одним. Маттео не прятался, но они все равно его не заметили.

«Банк! Ко мне! Ну иди же сюда! Молодец, хороший пес! Пошли домой, тебя печеночный паштет ждет!» – весело покрикивал пожилой мужчина.

Маттео знал, кто этот человек. Его звали Суне, и когда-то он был тренером основной команды «Бьорнстада». Собаку он тоже знал, ее фото было в газете, все в Бьорнстаде ее обожали.

Маттео не чувствовал никакой воли к власти, он просто хотел избавиться от бессилия, хотя бы на короткий миг. Он думал о зеленой куртке, в которую был одет Зазубами, на Суне была такая же – он просто хотел отнять у них что-нибудь, чтобы они почувствовали себя в его шкуре. Наверняка они будут горевать по собаке больше, чем кто-либо когда-либо горевал по Рут. В медвежьем городке девушек ценят меньше, чем животных.

Маттео доволок велик до дома, потом прокрался в соседний дом к пожилой паре и сперва думал снова вскрыть их сейф с оружием, но, отказавшись от этой затеи, проник в их кладовку. Он и сам не знал, чего ищет, пока не заметил предупреждающие этикетки на двух маленьких коробочках на верхней полке.

Рано утром в среду он вернулся к таунхаусам и разыскал участок старика. И уже уходил, когда Алисия принялась колотить в дверь Суне, чтобы разбудить его и позавтракать. Алисия и Суне отправились в магазин, а когда вернулись, девочка крепко, всем телом обняла Банка и выпустила в сад. Больше она его не видела.

81

Предупреждения

В Бьорнстаде и Хеде наступил четверг, и все проснулись в гневе. После бури прошла ровно неделя, но казалось, что не один месяц. С последнего жестокого столкновения между городами, повлекшего смерть человека, миновало два года, но скоро оно покажется недавним, словно было вчера. Мы придумаем миллион отговорок – они у нас всегда найдутся, – скажем, что конфликт между городами слишком запутан и что в таких ситуациях не бывает ничего полностью черного или белого. Мы со слегка презрительным вздохом скажем, что ненависть между двумя сообществами, двумя хоккейными клубами, двумя народами не нова и длится уже много поколений подряд. Мы отметим, что дело не в хоккее, а в разности культур, разности традиций и того, чем исторически жили оба города. Мы будем говорить о приоритетах коммуны, об экономических ресурсах и о том, за счет каких отраслей может существовать край. Мы упомянем рабочие места, налоги и то, как власти не понимают, что в таких городах люди хотят лишь одного: чтобы их не трогали. Хотят самоуправления, свободы, хотят охотиться в своих лесах и ловить рыбу в своих водоемах, хотят оставлять то, что производят, себе, а не отправлять на юг страны. Мы приведем подробный отчет о том, сколько локальных конфликтов на самом деле являются последствиями политических решений, которые принимаются в столичных городах людьми, которые никогда не бывали в лесу. В Бьорнстаде скажут, что эти гады на том конце шоссе просто завидуют, а в Хеде скажут, что эти сволочи за лесом – самодовольные лицемеры, возомнившие о себе невесть что. Кто-то вспомнит драку между мальчишками в ледовом дворце, кто-то упомянет разбитую в Хеде машину, потом заговорят о трагедии на фабрике, и тут уже даже самые уравновешенные завопят как безумные. Дискуссия о производственной среде и технике безопасности на фабрике быстро перерастет в обмен политическими лозунгами, на обвинение в дискриминации другая сторона рявкнет: «Так и нечего тут работать! Валите к себе и отнимайте рабочие места у своих!» У всех есть знакомые, которые знают тех, кто знал либо девушку, покалеченную станком, либо ту, которая была в отпуске по уходу за ребенком и чью смену отрабатывала пострадавшая. Все знают братьев, избивших молодых людей на парковке у больницы, либо молодых людей, которых избили. Все в Хеде хотя бы раз встречались с уродами из Бьорнстада – на свадьбе или хоккейном матче, и все в Бьорнстаде хотя бы раз имели дело с придурками из Хеда в ледовом дворце или на работе. Все самое худшее, что мы думаем друг о друге, всегда можно подтвердить какой-нибудь историей, которую мы слыхали от кого-то, кто, в свою очередь, слыхал ее от кого-то еще.

Мы скажем, что у всего этого есть сложная историческая подоплека. Глубокие культурные корни. Что конфликт унаследован через многие поколения. Что если ты не отсюда, то тебе ни за что не понять. Мы скажем, что это сложно, ох как сложно, но ведь на самом деле это не так. Будь Рамона жива, она бы сказала: «Ничего тут сложного нет. Хватит мочить друг друга, чертовы идиоты!»

Но теперь мы сами не знаем, как нам остановиться.

* * *

«Подумаешь, просто собака».

Этого, конечно, никто не сказал, но у Суне чувство было такое, будто соседи именно так и подумали. Жизнь за окном продолжалась, а он сидел у себя на кухне, разбитый на миллион кусков. Когда он вышел забрать почту, кто-то, проходя мимо, сказал: