Ещё недавние шаги.

Покинут дом весельем детским,

Теплом хозяев и гостей.

И никуда ему не деться

От трудной памяти своей.

Поддавшись странному чувству, эльф погладил запылившуюся стену, и вдруг дверь одной из комнат, где когда-то жила кухарка, слегка скрипнула. Женщина, уезжая, не заперла своё жилище, и менестрель спокойно вошёл внутрь. В пустом помещении не осталось даже мебели, но для беглеца было достаточно просто крыши над головой.

— Надеюсь, мы с тобой подружимся, — сказал эльф дому, осматриваясь. — Помнишь, как я помогал хозяевам? Снег чистил, рыбу ловил? Я хороший, ничего не украду и пожар не устрою.

Ответа не последовало. Решив, что молчание — знак согласия, менестрель выбрался через окно на улицу, вернул на место доски, чтобы скрыть своё присутствие, и поспешил в чащу, где оставил пожитки. Теперь их можно будет хранить более надёжно.

***

Всегда не унывающая Бериль выглядела подавленно. Беременная шестым ребёнком, она была бодрой и полной сил, но глаза выдавали состояние.

— Я тебе очень сочувствую, Берен, — сказала она со вздохом, зайдя в кабинет сына Белемира и устроившись в мягком кресле. Живот уже был заметен, однако свободное платье почти скрывало его. Кто не знал о положении женщины, мог подумать, будто она просто полная.

— Брось, — отмахнулся бледный исхудавший молодой мужчина, с давно не мытыми чёрными волосами. — Было ожидаемо.

Бериль кивнула. Череда смертей обрушилась на род Беора: за последние пять лет умерли почти все старшие родственники, в том числе, родители Берена. Белемир давно ослаб, постоянно что-то покупал у знахарей, но не делился своими проблемами с семьёй, а когда внезапно почила Аданэль, старый книжник перестал бороться за жизнь.

— Да, — согласилась сестра вождя, — нам некогда печалиться. Белемир передал дела тебе?

— Отец не мог поступить иначе, — пожал плечами беоринг, протёр покрасневшие глаза. — Но я — учитель, а не управляющий. Мне не хватит сил на всё разом. Ты сама знаешь, с какими трудностями сталкивался отец, когда защищал интересы приюта и сирот.

— И наши тоже, Берен.

— Да разве он думал о себе?

— О себе — вряд ли, но тех, кто трудился в приюте, Белемир защищал. Ты же сам знаешь, как нас любят обвинять во всём. Особенно, в собственных ошибках.

— Да… — немного помолчав, сын книжника достал из стола письмо. — Отец сказал, что завещает дело своей жизни мне, моей семье и Брегору. Но будет ли твой брат всерьёз всем этим заниматься?

Бериль нехорошо рассмеялась, села удобнее.

— Мой брат будет, ты же знаешь. А если не сам, то найдёт помощников. На своё усмотрение.

***

Площадь быстро заполнялась народом, несмотря на промозглый ветер и накрапывающий дождь. Лето в Фиримаре снова выдалось жарким, однако с началом осени резко похолодало, и обычные для самого плодородного времени года свадьбы справлялись в основном по домам.

Зная, что за событие вот-вот должно состояться, Гельмир с супругой поспешили уйти в более спокойное место.

— Король Финдарато против подобного, — тихо, с недоверием произнесла Солмелиэ, покосившись на мужа, но тот лишь пожал плечами:

— Да, только Эльдар не могут указывать эдайн каждый шаг, как бы ни хотелось. Я не могу заставить учеников думать так же, как я.

Истошный крик донёсся с площади, и его тут же заглушил многоголосый ор толпы.

— Пойдём отсюда, — эльфийка поморщилась. — Что бы ни сделал тот человек, нельзя позволить ему, умирая, превратить в чудовищ целый город.

— Да, нельзя.

Гельмир поспешил прочь от страшного шума, увлекая за собой жену. Людям нельзя запретить всего, но поговорить на занятиях можно и нужно. Главное — правильно подобрать слова, чтобы потом неблагодарные ученики не говорили, будто эльфы чему-то там не научили.

***

— Мельдир опять чем-то недовольна, — черноволосый сероглазый юноша, похожий на эльфа, пристально посмотрел на приёмного отца. — Ревнует?

Брегор задумался. Растить Бреголаса было трудно с самого начала, но с сиротой удалось договориться об условиях абсолютного мира внутри семьи: не обманывать друг друга, не брать чужого без спроса, не осуждать, не требовать ничего, сверх того, что и так дают, все вопросы и желания обсуждать честно и сразу, как только появляются. Разумеется, подобное требовалось от всех живших под одной крышей, но без усилий удавалось лишь старшей дочери вождя — прямолинейной и крайне самоуверенной Брегиль.

— Может быть, — неохотно отозвался вождь, ведя юношу в сторону площади.

В этот раз около главы Фиримара находилось гораздо больше охраны, нежели обычно, а Бреголас, демонстративно поглаживая рукоять меча, старался идти чуть в стороне от защитников.

— Ты мне так и не ответил, — обратился он к Брегору с вызовом, — а вопрос был для меня важен.

— У нас с Мельдир пока нет сыновей, — вождь напрягся, — кроме тебя. Я тобой занимаюсь больше, чем родными дочерьми. Конечно, Мельдир не рада. Ни одна мать такое не одобрит.

— А я не об этом, батя, — Бреголас хмыкнул. — На вопрос о ревности Мельдир ты мне ответил «Не знаю», и этого достаточно. Ты не ответил на вопрос, заданный на похоронах.

Брегор поджал губы. Упорство приёмного сына было объяснимо не только серьёзностью и важностью для полуэльфа темы, но и одним из законов семьи: обязанностью давать исчерпывающие разъяснения всему. И любой имел право требовать.

Когда на семью вождя обрушилась череда смертей, начиная со старика Борона и заканчивая хозяином приюта, к которому Бреголас, разумеется, относился хоть и противоречиво, но трепетно, юноша долгое время молчал, но в день прощания с Белемиром, стоя около свежей могилы, вдруг задал вопрос:

«Батя, я тоже однажды состарюсь и умру? Или я бессмертный?»

Брегору нечего было ответить, поскольку в Фиримаре не проживали полукровки старше двух десятков лет. Дети двух рас отличались от людей не столько внешне, сколько удивительной памятью и способностью быстро обучаться, они больше походили на эльфов лицами и статью, однако не обладали абсолютным здоровьем, из чего напрашивался вывод: перэльдар — не бессмертны.

— Я не знаю, — как только мог убедительно сказал Брегор. — Пойми: полуэльфы не так давно появились в Фиримаре, мы не можем об этом судить.

— Если дети эльфов и людей не могут жить вечно, — серые глаза Бреголаса стали страшными, — значит, Арда обречена.

— Вовсе нет.

— Да, батя. Это значит, что смерть сильнее жизни.

Решив не продолжать неприятный разговор, вождь ускорил шаг. На площади собирался народ, нетерпеливо требуя кровавого