Шрифт:
Закладка:
— Мы отомстим!
И шлем с золотым драконом засверкал в лучах летнего солнца. Созданный для битв, он словно чувствовал — больше ему не придётся пылиться в эльфийской крепости, как никому не нужной статуэтке. Его время пришло.
***
Гильдис не плакала и не осуждала, как и Дорвен. Женщины правящего рода слушали рассказ, готовились поддерживать соплеменниц, ведь обе понимали: их самих никто не пожалеет, им никто не посочувствует. У них-то все живы! У них-то все герои!
У них ведь даже Гельдор вернулся. Счастливые!
***
Гельдор вернулся в середине весны, когда снег остался только в лесу, но половодье ещё не спало, и на дорогах было грязно. Молодой воин приехал не верхом на украшенном парадной бронёй скакуне, не в сопровождении орущих славу соратников и подхалимов, не с наградами, трофеями и «лириквиями».
Гельдор просто вернулся живой.
На телеге с трупами и калеками. Он и сам был одним из них: то ли мертвец, то ли нет, не способный спать без особых настоев, с больными ногами и вечной паникой в глазах, вздрагивающий от каждого звука, плачущий от темноты и яркого света.
Гельдор вернулся. Только каждый, видевший его, невольно подумал, что лучше бы он навеки остался на севере. Тогда его бы помнили юным, здоровым, полным жажды борьбы и надежд.
Но Гельдор вернулся.
***
— Ты всё ещё хочешь на войну? — Гундор поднял голову от книг на сестру, которая на этот раз была одета в женское платье, украшенное бусинами и угловатой вышивкой.
— Да, — гордо ответила Глорэдель, пусть и без прежнего жара. — Хочу. Там важен каждый.
Юный сын Хадора пшикнул.
— Можешь не верить, но мне не страшно, — выпрямилась и подбоченилась девушка. — Да, можно пасть в бою или от хвори, можно искалечиться, утратить разум, но можно помочь своему народу прийти к победе и вернуться увенчанной славой, как наш отец. Пойми, раз эльфы отдали нам свою реликвию, значит, считают, что будущее за нами — за людьми! И я тоже в это верю.
Покачав головой, Гундор посмотрел сестре в глаза:
— Отец ослушался приказа командиров и остался зимовать в Дор-Даэделот. И что он сделал, рискуя собой и своими людьми? Он нашёл какие-то заброшенные мастерские и засыпанные шахты, покинутые поселения и горы мусора вперемешку с останками орочья. Все уверяют, будто важны любые разведданные, но что дали эти? Ты когда-нибудь думала, что случится, если отец и дальше станет глупо рисковать? Представь, если он и Галдор погибнут? Мы останемся ни с чем. И нам повезёт, если нас не разорвут благодарные собратья. Выходи замуж, Глорэдель. Займись чем-нибудь полезным.
— Я с мамой поеду в Дортонион, — сестра скривилась. — У нас есть дела. А у тебя обязанность — защищать статус семьи. Вот и защищай.
— Чем я и пытаюсь заниматься, — фыркнул юноша, утыкаясь в книгу. — И я не хочу, чтобы ты принесла мне в дом орчонка.
— Что?!
— Что слышала.
— Дурак! — топнула Глорэдель и поспешила уйти, но перед дверью обернулась: — Дурак!
***
Драконий Член с соратниками вернулся в разрушенное укрытие. Брать там было нечего, поэтому люди Хадора просто сломали всё, что смогли.
— Они вернутся, — хмыкнул полуорк. — Отомстить захотят. Козлы обдолбанные! Лезут к нам и лезут! Что им здесь надо?! Тут же бабы страшные!
Примечание к части Если не узнали песню, то изначально это был "Меченый злом" гр. Ария
Умей не пьянеть от крови
Любопытство гнало вперёд сквозь знакомый лес. Нолдо знал — там, куда он держит путь, его никто не ждёт и, вероятно, даже не пустят переночевать, но было просто интересно посмотреть на житьё людей-изгнанников.
Заранее заготовив слова приветствия и вопросы, бродяга-менестрель перешёл по хлипкому мосту по-осеннему холодную речушку, посмотрел на открывшийся зоркому взгляду холм и понял, что опоздал на вечность и один день — дом оказался заколочен, тропинки заросли, а там, где когда-то стояла беседка, тускло поблескивала могильная плита.
Сердце пропустило удар и забилось сильнее. Однако, в одно мгновение оказавшись рядом с надгробием, Нолдо понял: молодые здесь не похоронены, а стариков хоть и жаль, но неизбежность отменить нельзя, поэтому их смерть воспринялась легче. Похоже, оставшись без хозяина, дом вскоре оказался брошен.
«Нет, — сказал сам себе менестрель, изучающе присмотревшись к доскам и гвоздям на двери. — Нет, я не собираюсь оставаться здесь жить. Нет! Зачем мне это?»
И тут же, аккуратно убрав с самого низкого окна всё, что могло помешать протиснуться в проём, эльф осторожно спрыгнул на пол и осмотрелся. Бродяга помнил, как здесь звучали голоса, пахло едой и дровами, ощущался запах людей, но теперь всё выветрилось, остался лишь едва ощутимый аромат давно срубленного дерева.
Дом покидали не в спешке. По всему было похоже, что после смерти старого хозяина семья и слуги бережно вывезли всё ценное, а никому теперь не нужный дом просто оставили, защитив от непрошенных лесных гостей. Только никто не рассчитывал, что забраться в оставленное жилище могут не только звери и птицы.
На миг эльфу подумалось: родня почившего вождя Борона, если приедет сюда, будет не рада вторжению, но тут же успокоил себя тем, что может считаться другом изгнанников и просто присматривает за домом.
Пройдясь по коридору, менестрель понял: далеко не все двери удаётся легко открыть, зато через окно попасть в любое помещение не представляло проблем. Почему-то Нолдо казалось, брошенное жилище радо непрошенному гостю и согласно стать для беглеца приютом, когда это необходимо.
— Грустит ночами старый дом, — сама собой родилась мелодия. — В нём поселились мрак да ветер.
А дому снится на рассвете
Всё чей-то шёпот под окном.
Он просыпается, волнуясь,
И, затаив дыханье, ждёт,
Что кто-то дверь его резную
С привычным шумом распахнёт.
Но тихо всё. Во мраке комнат
Ткут паутину пауки,
Да половицы
