Шрифт:
Закладка:
Шервинский. Потому что он на крысу похож.
Елена. Какая вы свинья все-таки, Леонид. Во-первых, вовсе не похож.
Шервинский. Как две капли воды. В пенсне, носик острый.
Елена. Очень, очень красиво. Про отсутствующего человека гадости говорить, да еще его жене.
Шервинский. Какая вы ему жена!
Елена. То есть как?
Шервинский. Вы посмотрите на себя в зеркало. Вы — красивая, умная, как говорится, интеллектуально развитая. Вообще женщина на ять. Аккомпанируете прекрасно. А он рядом с вами — вешалка, карьерист, штабной момент.
Елена. За глаза-то, отлично! (Зажимает ему рот.)
Шервинский. Да я ему это и в глаза скажу. Давно хотел. Скажу и вызову на дуэль. Вы с ним несчастливы.
Елена. С кем же я буду счастлива?
Шервинский. Со мной.
Елена. Вы не годитесь.
Шервинский. Почему это я не гожусь?.. Ого...
Елена. Что в вас есть хорошего?
Шервинский. Да вы всмотритесь.
Елена. Ну, побрякушки адъютантские, смазлив, как херувим. И больше ничего. И голос.
Шервинский. Так я и знал. Что за несчастье? Все твердят одно и то же. Шервинский — адъютант, Шервинский — певец, то, другое... А что у Шервинского есть душа, этого никто не замечает. Никто. И живет Шервинский, как бездомная собака. Без всякого участия. И не к кому ему на грудь голову склонить.
Елена (отталкивая его голову). Вот гнусный ловелас! Мне известны ваши похождения. Всем одно и то же говорите. И этой вашей длинной... Фу... губы накрашенные...
Шервинский. Она не длинная, это меццо-сопрано, Елена Васильевна, ей-богу, ничего подобного я ей не говорил и не скажу. Нехорошо с вашей стороны, Лена, как нехорошо с твоей стороны.
Елена. Я вам не Лена.
Шервинский. Нехорошо с твоей стороны, Елена Васильевна, значит, у вас нет никакого чувства ко мне.
Елена. К несчастью, вы мне очень нравитесь.
Шервинский. Ага, нравлюсь, а мужа своего вы не любите.
Елена. Нет, люблю.
Шервинский. Лена, не лги. У женщины, которая любит мужа, не такие глаза. О, женские глаза! В них все видно.
Елена. Ну да вы опытны, конечно.
Шервинский. Как он уехал?
Елена. И вы бы так сделали.
Шервинский. Что? Я? Никогда. Это позорно. Сознайтесь, что вы его не любите.
Елена. Ну хорошо. Не люблю и не уважаю. Не уважаю. Не уважаю. Довольны? Но из этого ничего не следует. Уберите руки.
Шервинский. А зачем вы тогда поцеловались со мной?
Елена. Лжешь ты! Никогда я с тобой не целовалась. Лгун с аксельбантами!
Шервинский. Я лгу? Нет... У рояля. Я пел «Бога всесильного», и мы были одни. И даже скажу когда — восьмого ноября. Мы одни, и ты меня поцеловала в губы.
Елена. Я тебя поцеловала за голос. Понял? За голос. Матерински поцеловала. Потому что голос у тебя замечательный. И больше ничего.
Шервинский. Ничего?
Елена. Это мученье, честное слово. Нашел время, когда объясняться. Дым коромыслом. Посуда грязная... Эти пьяные... Муж куда-то уехал... Кругом свет...
Шервинский. Свет мы уберем. (Тушит верхний свет.) Так хорошо? Слушай, Лена, я тебя очень люблю. Я ведь тебя все равно не выпущу. Ты будешь моей женой.
Елена. Пристал, как змея. Как змея.
Шервинский. Какая же я змея? Лена, ты посмотри на меня.
Елена. Пользуется каждым случаем и смущает меня и соблазняет. Ничего ты не добьешься. Ничего. Какой бы он ни был, не стану я ломать свою жизнь. Может быть, ты еще хуже окажешься. Все вы на один лад и покрой. Оставь меня в покое.
Шервинский. Лена, до чего ты хороша.
Елена. Уйди. Я пьяна. Это ты сам меня напоил нарочно. Ты известный негодяй.
Часы бьют три, играют менуэт.
Вся жизнь наша рушится. Все кругом пропадает, валится.
Шервинский. Елена, ты не бойся. Я тебя не покину в такую минуту. Я возле тебя буду, Лена.
Елена. Выпусти меня. Я боюсь бросить тень на фамилию Тальберг.
Шервинский. Лена, ты брось его совсем и выходи за меня, Лена!
Целуются.
Разведешься?
Елена. Ах, пропади все пропадом!
Целуются.
Николка (появился в дверях, совершенно подавлен). Ээ...
Елена. Ну что, пришел он в себя? Слава богу. Я пойду на него погляжу. Пусть он там и спит, а Алеше здесь постелим. Пора спать. (Уходит.)
Шервинский. Ты чего рот раскрыл? Хочешь, может быть, мне что-нибудь сказать?
Николка (заикнувшись). Который час?
Занавес
Конец первого акта
Акт второй
Картина первая
У Турбиных. Ночь. Близко к рассвету. Алексей спит на тахте.
Алексей (говорит во сне). Кто там? Кто. Кто. Кто. (Пауза.) Да кто же здесь, боже мой? (Просыпается, поднимается, берет со стула револьвер, целится в портьеру.) Фу ты, черт, халат. (Засыпает, бормочет.) Чертова водка.
Сцену затягивает туман. Халат на стене внезапно раскрывается, из него выходит Кошмар. Лицом сморщен, лыс, в визитке семидесятых годов, в клетчатых рейтузах, в сапогах с желтыми отворотами.
Кошмар. Голым профилем на ежа не сядешь. Святая Русь страна деревянная, нищая и опасная, а русскому человеку честь — одно только лишнее бремя. (Поет.)
Здравствуйте, дачники,
Здравствуйте, дачницы,
Съемки у нас опять начались...
Сцена наполняется гитарным звоном.
Я бы этого вашего гетмана повесил бы, честное слово. (Вскакивает на грудь Алексею, душит его.)
Алексей (во сне). Пусти.
Кошмар. Я к вам, Алексей Васильевич, с поклоном от Федора Михайловича Достоевского. Я бы его, ха, ха... повесил бы... Игривы Брейтмана остроты, а где же сенегальцев роты. Скажу вам по секрету, уважаемый Алексей Васильевич, не будет никаких сенегальцев, они, кстати, и сингалезы. Впрочем, правильнее говорить не сингалезы, а гансилезы. А союзники — сволочь.
Алексей. Отойди. Гансилезы — это вздор. Такого слова нет. И тебя нет. Я вижу тебя во сне. И сейчас же проснусь. Проснусь. Проснусь, проснусь.
Кошмар. Ошибаетесь, доктор. Я не сон, а самая подлинная действительность. Да и кто может сказать, что такое сон? Кто? Кто?
Алексей (во сне). Кто? Кто? Кто?
Кошмар. Вот то-то. А чтобы доказать вам, что я не сон, я вам скажу, милейший доктор, я превосходно знаю, что с вами будет.
Алексей. Что? Что? Что?
Кошмар. Очень нехорошие вещи. (Кричит глухо.) Доктор, не размышляйте, снимите погоны.
Алексей. Уйди, мне тяжело... Ты Кошмар. Самое страшное — твои сапоги с отворотом. Брр... Гадость. Таких отворотов никогда не бывает наяву.
Кошмар. Как так не бывает? Очень
