отчего ты так расстроена. Знаю. Радость моя, рыжая Лена. Плюнь. Он даже лучше сделал, что уехал. Пересидит там, в Берлине, и великолепно. Ты, Леночка, замечательно выглядишь сегодня. Я тебе откровенно говорю. И капот этот идет к тебе, клянусь честью. Капитан, глянь, какой капот — совершенно зеленый.

Елена. Это электрик, Витенька.

Мышлаевский. Ну, тем хуже. Все равно. Капитан, обрати внимание, не красивая она женщина, ты скажешь?

Студзинский. Елена Васильевна — чрезвычайно красива.

Мышлаевский. Лена. Позволь я тебя обниму и поцелую. (Обнимает и целует.)

Шервинский. Эээ...

Мышлаевский. Шервинский, отойди. От чужой мужней жены отойди.

Шервинский. Позвольте.

Мышлаевский. Мне можно. Я — друг детства.

Шервинский. Свинья ты, а не друг детства.

Николка (поет).

Игривы Брейтмана остроты,

И где же сенегальцев роты?

Студзинский. Там лучше есть, — про Родзянко!

Николка (поет).

Рожают овцы под брезентом,

Родзянко будет президентом.

Мышлаевский. Кукиш с маслом он будет президентом. И где же сенегальцев роты? Отвечай, личный адъютант, где обещанные сенегальцы? Леночка, пей вино!

Шервинский. Будут. Тише. Позвольте сообщить вам важную новость. Сегодня на Крещатике я сам видел сербских квартирьеров, и послезавтра, самое позднее — через три дня, в город придут два сербских полка.

Мышлаевский. Слушай, это верно?

Шервинский. Даже странно. Если я говорю, что сам видел, вопрос мне кажется неуместным, господин штабс-капитан.

Мышлаевский. Два полка! Что значит — два полка!

Шервинский. Хорошо-с. Тогда не угодно ли выслушать? Вчера его светлость сам сказал мне.

Все. Гетман?

Шервинский. Точно так, Елена Васильевна, гетман. Он сам говорил мне, что в Одесском порту уже разгружают транспорты. Пришли две дивизии сенегалов. Стоит нам продержаться неделю, и нам, Елена Васильевна, простите за выражение, на немцев наплевать.

Студзинский. Предатели!

Мышлаевский. Ну, если это верно, вот Петлюру тогда поймать да повесить.

Николка. Правильно!

Мышлаевский. Повесить, повесить, повесить... Единственное спасение — всех повесить.

Алексей. Вы знаете, кого надо повесить раньше, чем Петлюру?

Шервинский. Интересно.

Алексей. Вот эту самую светлость, вашего гетмана.

Шервинский. Го... го... го...

Алексей. Да-с, господин личный адъютант. И именно за устройство этой миленькой Украины. «Хай живе вильна Украина, от Киева до Берлина». Полгода он издевался над всеми нами. Кто запретил формирование русской армии? Кто терроризовал население этим гнусным языком, которого и на свете не существует? — Гетман! Кто развел всю эту мразь с хвостами на головах? Сам же гетман. А теперь, когда ухватило кота поперек живота, он, небось, начал формировать русскую армию. И теперь в двух шагах враг, а у нас дружины, штабы. Смотрите! Ой, смотрите!

Студзинский. Панику сеете, господин доктор.

Алексей. Я — панику? Вы меня просто понять не хотите. Простите, ведь мы говорили уже. Завтра я иду в ваш дивизион, и если ваш Малышев не возьмет меня врачом, пойду простым рядовым. Мне все это осточертело. С Петлюрой надо покончить. Ох, этот мне гетман!

Студзинский. Зачем же рядовым, Алексей Васильевич? Устроим врачом. Нам это страшно нужно.

Мышлаевский. Завтра пойдем все вместе. Вся императорская Александровская гимназия! Ура!

Алексей. Сволочь он...

Елена. Алеша!

Алексей. Ведь он же сам не говорит на этом проклятом языке. Вчера, не угодно ли? Встречаю эту каналью, доктора Курицкого. Он, изволите ли видеть, разучился говорить по-русски с ноября прошлого года. Тридцать лет говорил и вдруг забыл, и был Курицкий, а стал Курицький, с мягким знаком в середине. Да, так вот я его и спрашиваю: скажите, пожалуйста, как по-украински — кот? Он отвечает: «Кит». Спрашиваю: а как — кит, а он вытаращил глаза и молчит. А теперь не кланяется.

Николка. Слова «кит» у них не может быть, потому что на Украине не водятся киты. А в России всего много, в Белом море киты есть.

Алексей. Мобилизация против Петлюры! Жалко, что вы не видели, что делалось вчера в призывных участках. Все спекулянты знали о мобилизации за три дня до приказа. Здорово? И у каждого — грыжа, у всех — верхушка правого легкого, а у кого нет верхушки — ну просто пропал, черт его знает куда он делся, словно сквозь землю провалился. А уж если, господа, на мобилизацию никто не идет, это признак грозный. Вот если бы ваш гетман вместо того, чтобы ломать эту чертову комедию с украинизацией, начал бы формирование офицерских корпусов, Петлюры бы теперь духу не пахло в Малороссии. Но этого мало. Мы бы большевиков прихлопнули в Москве, как мух. И самый момент, там, говорят, кошек жрут. Он бы, сукин сын, Россию спас!

Шервинский. Тебе бы, знаешь, не врачом, а министром обороны быть. Право.

Николка. Алексей на митинге — незаменимый человек. Оратор.

Алексей. Николка, я тебе два раза уже говорил, что ты никакой остряк. Пей лучше вино.

Шервинский. Немцы бы не позволили формировать армию. Они боятся ее.

Алексей. Неправда. Нужно иметь только голову на плечах. И всегда можно было столковаться с гетманом. Нужно было немцам объяснить, что мы им не опасны. Кончено. Войну мы проиграли. У нас теперь другое, более страшное, чем война, чем немцы, чем вообще все на свете. У нас Троцкий! Немцам нужно было сказать: вам нужен сахар, хлеб? Берите, лопайте, подавитесь, только помогите, чтобы наши богоносцы не заболели б московской болезнью.

Мышлаевский. Аа... Богоносцы... Достоевский. Смерть моя. Слышал. Вот кого повесить. Достоевского повесить!

Елена. За что?

Алексей. Капитан, ты ничего не понимаешь. Ты знаешь, кто такой был Достоевский?

Мышлаевский. Подозрительная личность.

Николка. Витенька! Это ты уж чересчур.

Студзинский. Ээ... Виктор.

Алексей. Он был пророк! Ты знаешь, он предвидел все, что получится. Смотрите, вон книга лежит — «Бесы». Я читал ее как раз перед вашим приходом. Ах, если бы это мы все раньше могли предвидеть! Но только теперь, когда над нами стряслась такая беда, я начал все понимать. Знаете, что такое этот ваш Петлюра?

Мышлаевский. Пакость порядочная.

Алексей. Это не пакость. Это страшный миф. Его вовсе нет на свете. Это черный туман, мираж. Гляньте в окна. Посмотрите, что там видно.

Елена. Алеша, ты напился.

Алексей. Там тени с хвостами на головах и больше ничего нет. В России только две силы. Большевики и мы. Мы встретимся. И один из нас уберет другого. И вернее всего, они уберут нас. А Петлюра, эта ваша светлость, вот эти хвосты, все это кошмар, все это сгниет. Допустим вероятное. Допустим — Петлюра возьмет Киев. Вы думаете, он долго продержится? Две недели, самое