всего два листика. Куропатка заявила, что когда-то она съела несколько семян, в результате чего из ее помета и произросло это дерево.

Выяснив, кто самый старший, животные установили соответствующий порядок: «самый молодой» слон оказался внизу, на нем обезьяна, на ней заяц, а на зайце — «самая старшая» куропатка. Таким образом, тот, кто сильнее, стал поддерживать более слабых. Поэтому их стали называть «Четверо дружных».

В правом нижнем углу изображены животные-символы: крылатый лев (лев — птица гаруда), макара — водное чудовище с головой крокодила, живущее в морской раковине, и существо с головой выдры и туловищем рыбы. В соединении несоединимого, объединении антагонистов выражена идея преодоления разногласий и противоречий. Фольклорный сюжет и мифологические образы как бы обрамляют основное содержание танки «Колесо сансары», посвященной учению Будды об освобождении, которое может быть достигнуто и при жизни, и в бардо (промежуточное состояние между жизнью законченной и появлением новой.#160;— А. С.).

Танка «Бхава чакра» в зримой форме выражает основные доктринальные положения буддизма. Они могут быть объяснены на популярном уровне и на философском. В первом случае учение предстает в образах, которые могут быть восприняты буквально, чувственно-конкретно. В таком варианте новые рождения понимаются как переселение некоего «я» из одной материальной оболочки в другую, согласно совершенным ранее поступкам.

При философском подходе новые рождения трактуются не как трансмиграция души, но как трансформация потока дхарм, а карма — не как сверхъестественный закон, а как психологический, осуществляющий свое действие через сознание личности посредством определенной его структурированности и направленности. При такой трактовке доктрины становится понятной условность чувственных образов ее выражения. Шесть миров предстают символами определенных состояний, психологических переживаний, энергетических уровней бытия.

Символизм танки особенно очевиден при рассмотрении Двенадцатичленной цепи взаимозависимого происхождения, изображенной на ободе колеса, при этом символизм вполне соотносится с натурализмом — последовательными ступенями естественного развития человека. Условность всех определений и способов выражения Истины как через слово, так и через образ подчеркивается буддийскими философами, что находит свое объяснение в учении о мире как единстве формы и пустоты, пустоты и формы.

Дискретное, не статичное описание реальности дает основание для объяснения возможности ее целенаправленного изменения: поскольку нечто не имеет постоянной и неизменной сущности, оно может быть преобразовано. Буддийский путь духовного совершенствования подразумевает сознательную трансформацию личности.

«Шесть миров сансары» — сюжет, повествующий как о страданиях новых рождений, так и о возможности избавления от них[406]{5}.

Глава десятая. Община Будды и остальные монашествующие

О мирских соблазнах и их преодолении, о том, как отшельничать и остаться порядочным человеком, а также о других трудностях монашеской жизни

Уже сам дух проповедей Гаутамы Будды не мог не насторожить жреческое сословие. Особенно раздражало, я думаю, не показное, а действительное пренебрежение со стороны Просветленного и его последователей образом жизни священнослужителей. Как постоянно демонстрируемая жрецами обжорливость, так и существовавшая в их сословии многоступенчатая иерархия. Буддийские монахи при жизни Гаутамы Будды не осуждали этот традиционный уклад жреческой жизни, однако решительно не собирались ему потакать и подражать. Вместе с тем мало кому удается надолго устоять перед повседневными радостями жизни. Тем более когда ты оказываешься окруженным ими со всех сторон. К тому же в таких случаях искусители не заставляют себя ждать и расставляют ловушки в самых неожиданных местах.

Тогда же, в самом начале пути, соблазнов было мало, а те, что были, легко преодолевались. В окружении Первоучителя монахи духовно ожили и душевно отогрелись. Впрочем, слово «душевно» тоже не из словаря Гаутамы Будды, отрицавшего в человеке присутствие души. Я употребил его исключительно ради того, чтобы читатель понял, как уютно почувствовали себя люди рядом с Первоучителем, покоренные простотой его отношений с ними, оказавшимися под его заботливой опекой. Теперь это была их общая нищета, общее отщепенство, общее страдание. И общее освобождение от нищеты, отщепенства и страдания!

Первых буддистов, по-видимому, привлекла мысль Первоучителя о присутствии в каждом человеке в неразвитом виде состояния будды. В какой-то степени это уже было первым приобщением к нему, надеждой стать такими, как он. Для успешного развития этого «зародыша» необходимо было приложить собственные усилия, используя метод Гаутамы Будды — созерцание и размышление о Четырех Благородных Истинах.

Гаутама Будда психологически точно выстраивал как свои паломнические маршруты, так и формы общения с местным населением. Отношения к чужакам в то время у людей было настороженное. Каждый незнакомец, неизвестно откуда взявшийся, воспринимался как потенциальный враг, как лазутчик из другого племени. Его могли убить без всяких на то серьезных оснований, исходя из одних подозрений — на всякий случай. К тому же недоброжелательство по отношению к чужакам появилось не на пустом месте[407].

На торговых путях, идущих с северо-востока на северо-запад Индии и с северо-запада на северо-восток, действительно разбойничали лихие люди, по внешнему виду мало чем отличающиеся от последователей Гаутамы Будды. По своей сути, разумеется, они были их антиподами. В то время зверские инстинкты людей проявлялись в полной мере — меньшинство стремительно богатело за счет повсеместно разоряемого большинства. Шел передел собственности. Понятно, что не все из этого ущемленного ходом жизни большинства безропотно смирялись со своим новым положением.

Гаутама Будда учитывал все эти обстоятельства. Потому-то в его путешествующей общине обязательно должны были находиться люди из тех мест, куда он направлялся. Исходя из присутствия в своем окружении таких людей, он пролагал свои паломнические маршруты. Милостыню у незнакомого человека рекомендовалось брать единожды. К тому же ее монахи не выпрашивали. С чашей для подаяния в руках они стояли молча и с достоинством. Предпочтение отдавалось посещению городов и больших деревень. Безопасность общине и перспективы ее развития гарантировала крепкая и устойчивая царская власть. Гаутама Будда триумфально выстроил добрые отношения с правителями, вознесенными на трон победами в региональных войнах и военно-родовой верхушкой.

Вся эта описываемая мною экономическая и социально-политическая ситуация существовала именно в период 50–40-х годов IV века до н. э., а не в VI или V веках до н. э.

Протяженность жизни Гаутамы Будды обозначается восьмьюдесятью годами и является общепринятой. Вообще же, хронологический принцип для того времени — бросающееся в глаза новшество. Впервые, пусть робко, путано и противоречиво, в буддийских текстах прочерчивается линейное, обозначенное хронологическими рамками развитие судьбы конкретного человека — от его рождения и до ухода в Паринирвану, в вечную жизнь, откуда он уже не возвращается. Другое дело, что этот принцип дает о себе знать не при жизни Первоучителя, а значительно позднее. У индийцев появилось едва осознаваемое ощущение истории как линейной, а не круговой череды событий. Обратим внимание, что