отделением Книжной палаты. Советская власть видела в библиотеках мощное орудие пропаганды, и Брюсов составил несколько записок об организации библиотек для рабочих, крестьян, учащихся. Сегодня из всей его деятельности на этом поприще вспоминают лишь инструкцию «О реквизиции частных библиотек», утвержденную коллегией Наркомпроса 27 декабря 1918 года. Второй целью в ней было названо «справедливое распределение книжных сокровищ, поступивших в ведение Библиотечного отделения, между государственными и академическими библиотеками», но первой — «спасение и охрана библиотечных собраний, коим грозила опасность погибнуть в стихийном революционном движении»! Валерий Яковлевич разработал проекты декретов не только «О порядке реквизиции книжных собраний», но и «О порядке охраны библиотек» — последний служил средством борьбы со стихийными реквизициями, жертвой которых чуть не стал и он сам. Книг в революцию погибло много. Есть ли в этом вина Брюсова? Если бы библиотечное дело возглавил революционный матрос (эпоха знала и не такие назначения) или, напротив, фрондирующий интеллигент, книг погибло бы больше. Надо упомянуть и такие инициативы Брюсова, как организация межбиблиотечного абонемента, создание государственного собрания рукописей и автографов и отмена частной собственности на архивы умерших деятелей науки и искусства, переданные на хранение в библиотеки и музеи, что делало их доступными для исследователей (декрет Совнаркома от 29 июля 1919 года){10}.

Валерий Яковлевич относился к библиотечной службе ответственно и добросовестно, но совмещать ее с работой в Книжной палате на другом конце города оказалось не по силам. Уже в июле 1918 года, то есть сразу после назначения, он просил освободить его от обязанностей заведующего Московским библиотечным отделением, а 30 октября написал Венгерову как главе Книжной палаты прошение об отставке с поста заведующего ее отделением. 2 апреля 1919 года такое же прошение было направлено на имя заведующего Отделом печати Моссовета Николая Ангарского, в подчинение которого отделение Книжной палаты перешло в конце 1918 года{11}. Избавиться от этой службы удалось только к концу 1919 года.

Нашлась более приемлемая и интересная работа. 13–14 декабря 1918 года в Наркомпросе состоялось совещание Луначарского и Лебедева-Полянского с московскими литераторами: нарком предложил обсудить идею создания в его ведомстве Литературного отдела — во главе с Горьким — для помощи писателям. Налаживание отношений Луначарский хотел возложить на беспартийных, но лояльных к советской власти людей вроде Белого, Чулкова, Шершеневича и своего бывшего помощника Рюрика Ивнева. Писатели настороженно отнеслись к инициативе, усмотрев в ней попытку официально поставить их под контроль государства с помощью «кнута и пряника». Шершеневич выдвинул кандидатуру Белого в заместители Горького, а Ивнев — сразу в заведующие отделом. Выступление Брюсова не отличалось конкретностью: «Существует новый читатель и спрос на новую книгу. Можно только приветствовать создание Литературного отдела, который учтет эту потребность. Главная задача Литературного отдела — это создание чего-то нового»{12}. Не встретив безусловного одобрения своих идей, нарком отказался от их реализации на целый год.

Седьмого августа 1919 года Брюсов был избран членом Литературно-художественной подколлегии Госиздата. Поблагодарив за сообщение об этом, он известил, что «к сожалению, в настоящее время длительная болезнь, требующая постоянного хирургического вмешательства (фурункулез. — В. М.), не позволяет мне принять участие в работе подколлегии. Но как только позволит мне мое здоровье, почту долгом деятельно участвовать в этих работах»{13}. С 1 октября Валерий Яковлевич участвовал в заседаниях и рецензировал рукописи: одобрил рукописи Бориса Пильняка и Владимира Кириллова, призвал поощрить Пимена Карпова и Сергея Обрадовича, отверг роман Алексея Чапыгина «На лебяжьих озерах» и опыты нескольких безвестных авторов{14}. В ряде случаев рекомендовал книгу пока не издавать, но оплатить. Политических мотивировок и предложений о запрете в отзывах нет. Кто только не писал тогда внутренних рецензий, однако «цензором» поспешили обозвать именно Брюсова.

Необходимость выживания объединяла вчерашних врагов. 4–5 ноября в Госиздат поступило ходатайство учрежденной 10 мая 1918 года Трудовой артели литераторов, членами которой были Брюсов с женой и Айхенвальд. Среди выпущенных книг указан сборник ранних произведений Флобера «Ноябрь» в переводе Иоанны Матвеевны под редакцией Валерия Яковлевича; среди планов заявлены брошюра Брюсова «Пушкин» (два печатных листа) для серии биографий «Сеятели правды» и «книга стихов Виктора Гюго (приблизительно в 12 печатных листов) в переводе и под редакцией В. Брюсова». Ни один из проектов не был осуществлен, хотя Артель просила лишь «разрешение на выпуск названных изданий» и бралась купить бумагу за свой счет{15}.

Наконец, 11 декабря 1919 года коллегия Наркомпроса утвердила положение о Литературном отделе (Лито) во главе с Луначарским. Брюсов стал его заместителем. В коллегию Лито вошли Блок, Горький, Иванов, Балтрушайтис, Серафимович, поэт-пролеткультовец Кириллов и Давид Марьянов из аппарата Наркомпроса; Айхенвальд, Гершензон, Иван Рукавишников и Осип Брик стали кандидатами в члены коллегии. Против категорически выступила Крупская, заявив, что нарком «дает громадную власть в руки кучки людей, власть укреплять свое литературное направление, навязывать его массам и подавлять всякое новое направление, порождаемое новой жизнью»{16}. Постановление Центральной коллегии Наркомпроса от 26 июля 1920 года признало Брюсова «высококвалифицированным специалистом и незаменимым сотрудником»{17}.

Сработаться столь разным людям было сложно, поэтому фактическое руководство взял на себя Брюсов. «Он работал, не покладая рук, — вспоминал Кириллов. — С аккуратностью и любовью, достойной лучшего советского работника, он неутомимо руководил деятельностью этого учреждения. […] Он часто приходил раньше всех и усаживался за разборку вороха бумажных дел, которых тогда было изобилие. От гонорарных ведомостей, счетов до ордеров на выдачу селедок, — все это проходило через его руки, рассматривалось и утверждалось им»{18}. Ироническое описание работы Лито как «невиданной поэтической канцелярии» оставил Эренбург: «На стенках висели сложные схемы организации российской поэзии — квадратики, исходящие из кругов и передающие свои токи мелким пирамидам. Стучали машинки, множа „исходящие“, списки, отчеты, сметы и, наконец-то, систематизированные стихи»{19}. Отдел должен был «регулировать все отношения государства к литературно-художественной деятельности страны», «оказывать поддержку живым литературным силам», «выявить скрытые в народе литературные дарования и содействовать их росту в духе мировой революции», а также нормировать ставки гонораров, регистрировать литературные общества и организации.

Отдел покупал рукописи, которые не брал Госиздат. На это Брюсов в конце июля 1920 года смог получить 20 миллионов рублей{20}. Покупал не все подряд: требовательность Валерия Яковлевича как рецензента вызывала недовольство отвергнутых, хотя он руководствовался художественными критериями{21}. Оценивая сборник «От Рюрика Рока чтения» он писал: «„Чтенья“ Р. Рока принадлежат к тем произведениям, в которых молодые поэты ищут нового стили и новых средств изобразиительности. С этой точки зрения, в „чтеньях“ есть интересное и даже ценное. Но, конечно, это интересно и ценно лишь для очень ограниченного круга. […] Возникает принципиальный вопрос, как