Шрифт:
Закладка:
В общем и целом к вечеру 22 июня на направлении Брест, Кобрин, Пружаны противник имел 3-кратное численное превосходство, дополняемое техническим превосходством средних танков, составлявших половину танкового парка 47-го и 24-го танковых корпусов вермахта, над легкими Т-26 14-го мехкорпуса. Вероятно, в оценке такой ситуации вполне уместным становится использование слова «единственный». Единственным разумным решением был бы переход к подвижной обороне с использованием естественных рубежей рек Мухавец, Ясельда и Щара (см. рис. 13). Может быть, имело смысл, воспользовавшись временной неразберихой у противника и замедлением темпа его продвижения, сразу же отвести все уцелевшие части на реку Ясельда — там в тылу и на флангах обороняющихся был бы глухой, непролазный лес, идеальное место для танковых засад, устройства минных заграждений, завалов, для изматывания наступающего противника.
В реальности же было принято совершенно иное решение:
«Боевой приказ № 02. Штарм-4, Запруды, 22.6.41 18–30
Войска 4-й Армии, продолжая в течение ночи твердую оборону занимаемых рубежей, с утра 23.6.41 г. переходят в наступление в обход Брест с севера с задачей уничтожить противника, переправившегося через р. Зап. Буг… 14-му механизированному корпусу (22, 30-я танковые и 205-я моторизованная дивизии) с утра 23.6.41 г. нанести удар с рубежа Кривляны, Пелище, Хмелево в общем направлении на Высокое с задачей к исходу дня уничтожить противника восточнее р. Зап. Буг… 28-й стрелковый корпус наносит удар своим правым флангом (6, 42-й стрелковыми дивизиями и батальоном танков 205-й моторизованной дивизии) в общем направлении на Брест, имея задачей к исходу дня занять Брест. Атаку начать в 5.00 23.6.41 г. после 15-минутного огневого налета».{528}
При взгляде из сегодняшнего дня — это полное безумие; о каком наступлении могла идти речь при существующем соотношении сил (и с учетом реального состояния этих сил)? Сандалов вполне самокритично оценивает отданный с его участием приказ: «Командование армии пыталось провести в жизнь решения, принятые до войны по плану прикрытия, которые никак не соответствовали складывавшейся обстановке… Ни командующий армией, ни штаб армии, ни командиры корпусов не поставили перед штабом фронта вопрос о нецелесообразности проведения контрудара и не внесли предложения о переходе к обороне».{529} Справедливости ради следует, однако, учесть и обстоятельства, в которых было принято самоубийственное решение о переходе в контрнаступление.
Прежде всего следует отметить, что ни в штабе 4-й Армии, ни в штабе Западного фронта, ни в Генеральном штабе в Москве не было адекватной информации о составе группировки и планах противника. В приведенном выше Боевом приказе № 02 вообще нет никакого упоминания о противнике — что прямо противоречит нормативно закрепленному порядку составления боевых приказов, да и здравому смыслу. Разведсводка № 1 штаба Западного фронта, составленная к 20.00 22 июня, обнаружила две не существующие в реальности танковые дивизии, наступающие на Бельск, и не проронила ни слова про мощнейшую танковую группировку на брестском направлении; намерения противника были определены так: «Концентрическим ударом в направлении Гродно и в северо-восточном направлении на Волковыск отрезать основные коммуникации <фронта>».{530}
Абстрактно рассуждая, для такого предположения были некоторые логические основания: удар на Бельск позволил бы немцам начать наступление на относительно открытой местности и в дальнейшем через 20-км «горловину» между Супрасльской и Беловежской пущами выйти к дороге Белосток, Волковыск; беда в том, что «теория» эта вовсе не совпадала с решениями командования вермахта, намерением которого было окружить войска Западного фронта целиком, не размениваясь на частную задачу по срезанию «Белостокского выступа». Несколько нарушая хронологию изложения, отметим, что даже во второй день войны, уже после провала наступления, командование 4-й Армии в Боевом приказе № 03 оценивало группировку противника как «танковая дивизия, две-три пехотных дивизии».{531}
Второй по счету и первейшей по важности причиной ошибки было непонимание, трагическое непонимание процессов, начавшихся во вверенных генералу Коробкову (равно, как и любому другому командиру Красной Армии) войсках. «Не мог понять в сей миг кровавый…» ©. В головах еще звучали бодрые довоенные марши, в памяти еще были свежи воспоминания о триумфальном шествии по дорогам разгромленной Польши, и в штабе 4-й Армии все еще казалось, что наши люди мужеством полны, что достаточно только отдать приказ — и пойдет, командою взметен, броневой ударный батальон, задрожит под гусеницами земля, и враги бросятся наутек под напором стали и огня…
Наступило утро 23 июня. Соединения 4-й Армии перешли (?) в наступление. Противник, честно говоря, это «наступление» даже не заметил. Две пехотные дивизии (31-я пд и 34-я пд) 12-го армейского корпуса вермахта возобновили движение, продвинулись примерно на 20 км и к исходу дня вышли на линию Кобрин, Тевли. Запись в ЖБД корпуса весьма лаконична: «Сопротивление русских самое незначительное». Потери 31-й пд за 23 июня составили: 1 убитый, 5 раненых, 6 заболевших.{532}
В Журнале боевых действий 3-й танковой дивизии вермахта с большим трудом можно высмотреть несколько слов, в которых хоть как-то упоминается встречный бой с танками 14-го мехкорпуса:
«06.20. Танковая бригада все еще находится перед Бульково. Боевая группа «Корвин» докладывает о сильных соединениях противника севернее Кобрина, в т. ч. там есть и танки.
Замечено отступление частей противника из Кобрина в северо-восточном направлении… По приказу командира дивизии 1-й разведывательный батальон, 3-й мотоциклетный батальон и 3-й батальон 6-го танкового полка (это танки подводного хода, переправившиеся поздним вечером 22 июня через Мухавец у Булькова. — М.С.) начали атаку на Кобрин.
08.45. В результате штурма передовым подразделениям удалось войти в Кобрин. Несколько танков уничтожены, один мост разрушен, и еще один находится в неповрежденном состоянии.
11.40. 3-й мотоциклетный батальон находится в Буховичи (н.п. у шоссе в 5 км северо-восточнее Кобрина. — М.С.), в этом поселке войска противника не обнаружены. Захвачены многочисленные трофеи…»{533}
Правда, в подписанной 7 августа 1941 г. подробной, с разбивкой по дням, сводке о пленных и трофеях 3-й танковой дивизии числятся 137 танков, «захваченных или уничтоженных» 23 июня.{534} Об удобстве будущих историков составители сводки не позаботились и раздельный учет уничтоженных и захваченных танков не вели. Известно также, что 18-я танковая дивизия отчиталась о 120 советских танках, подбитых в бою у н.п.
