дней не сходил он с коня и дремал только в седле. Он пытался уснуть и так и сяк, но не получалось, — думал, прислушивался, то и дело открывал глаза, вперяя их во тьму. В конце концов набросил на плечи чекмень и вышел. Тихо было кругом. Задремали, должно быть, и караульные джигиты. В небе прямо перед ним горела яркая предутренняя звезда. Легкими порывами проносился вдоль берега прохладный ветер. Абдылла-бек долго ходил взад-вперед; предрассветная свежесть охладила разгоряченную голову, ушли куда-то беспокойные мысли, он вернулся в палатку и уснул.

Проснулся он оттого, что у входа заговорили. Красноватые солнечные лучи пробивались в палатку.

— Откуда путь держите? — спросил по-тюркски хрипловатый голос.

— Из кокандских земель, — услышал Абдылла ответ своего джигита Акбалбана. — Мы едем к афганскому паше…

Незнакомцы заговорили между собой по-персидски. Абдылла-бек хорошо знал этот язык и понимал все. "Он говорит, что они едут в гости к самому повелителю", — произнес тот, первый, хрипловатый голос. "Странные люди. Непонятные люди. Ложь это. На что нужны повелителю эти разбойники? Хитрят они. Затеют еще, чего доброго, смуту в народе, убирались бы они лучше прочь", — сказал второй, и Абдылла-бек горько усмехнулся: вот что приходится выслушивать по воле всемогущего бога!

Он представил себе смуглое лицо хриповатого афганца. Тот опять заговорил по-тюркски:

— Послушайте-ка, мусульмане, эта земля хозяйская, заповедная. На сегодня, так и быть, оставайтесь, а завтра с богом в путь, ладно?

Акбалбан ничего не сказал, но, должно быть, кивнул головой, потому что афганцы тут же собрались уезжать, запонукали коней. Немного погодя послышался удаляющийся топот копыт.

Акбалбан вошел в палатку.

— Где там удайчи, что он делает? Позови-ка, — попросил Абдылла-бек.

Вскоре Акбалбан вернулся с Сулейманом-удайчи. Тот вошел небрежно, дорогой халат внакидку, сапоги на босу ногу…

Сулейман-удайчи под Уч-Коргоном покинул Исхака, ушел от карательного отряда и бежал в горы Саркол, где и повстречался с Абдылла-беком. Он был зол, как волк, который, чтобы освободиться от капкана, отгрыз себе лапу…

— Добро пожаловать, удайчи, — пригласил Абдылла-бек, испытующе глядя на Сулеймана. А тот не сказал ничего, только вздернул вверх украшенный редкой растительностью подбородок и, прямо глядя на бека маленькими желтыми глазками, кивнул: пришел, мол. И сел у порога.

— Отчего вы не проходите сюда? — вежливо спросил Абдылла, но Сулейман будто и не слыхал.

— Сулейман-ага, — мягко заговорил тогда Абдылла, — такова, видно, наша с вами судьба, что попали мы в это дикое и пустынное место…

— Ну? — перебил его Сулейман, на лице которого написано было явное отвращение. — Что ты еще скажешь?

— Вы распоряжались казной, так вот, осталось ли от нее что-нибудь, осталось ли, Сулейман-ага, хоть немного монет?

— Так! — встряхнулся Сулейман. — Ну и что ты стал бы с ними делать?

— Вы сами понимаете, что являться к афганскому эмиру с пустыми руками нам не пристало. Мы оба были люди в своей стране значительные, стало быть, и в чужом краю надо нам хранить свое достоинство…

Какое у тебя теперь осталось достоинство? жестко сказал Сулейман. — Нет у меня ничего. А и было бы, так тебе не дал бы.

— А почему, позвольте узнать, не дали бы? Разве не были мы равными в орде? И разве не одинакова наша завтрашняя судьба? Подумайте-ка. Разве я хлопочу только о себе?

— Ты ко мне не приставай! И не допрашивай меня, сын шлюхи!

Абдылла-бек ушам своим не верил. А Сулейман продолжал:

— Чего глаза-то вылупил? Из-за таких подлецов, как ты, мы и очутились в этой проклятой пустыне. Еще языком мелет. Еще болтает о завтрашнем дне, туда его и перетуда! Эх, надо было всех вас уничтожить да и начать дело заново! Думал я…

— Опомнись, удайчи! — еле выговорил досиня бледный Абдылла-бек.

Сулейман встал, резким движением отряхнул полы.

— Хватит! Нет больше твоей власти надо мной!

— Постой! — крикнул Абдылла-бек.

Сулейман выхватил из-за пояса пистолет, но Акбал-бан успел ударить его по руке. Пуля просвистела мимо головы Абдылла-бека и продырявила шелковую стену палатки. В палатку вбежали джигиты, скрутили Сулейману руки.

— Оставьте его, отпустите… — сказал Абдылла. — Убирайся, да помни, что я еще сволоку тебя в Коканд, как тушу на козлодранье!

— Это мы еще посмотрим! — отрезал ничуть, по-видимому, не испуганный Сулейман и с руганью вышел из палатки.

Абдылла-бек погрузился в раздумье.

Он не мог примириться с тем, что утратил высокое положение и власть. Готовый на любые жертвы, вплоть до собственной жизни, собрал он в Гульше войско и приготовился к битве. Ранней весной генерал Скобелев выступил в так называемый Алайский поход. Абдылла-бек ожидал, что Скобелев двинется через узкий проход Джанырык. Но нашелся среди своих предатель — Иманкул, который показал Скобелеву прямую дорогу в Гульшу. Абдылла-бек проиграл сражение, был наголову разбит и бежал в Саркол.

Воспоминания вели его все дальше. Припомнился ему красный альчик — биток.

Давно, очень давно это было. После казни отца прошло несколько лет, прежде чем решился молодой Абдылла поехать ко двору. Излюбленным развлечением придворных была игра в альчики. Абдылла-бек в игре не принимал участия, молча стоял в толпе зрителей и смотрел. Одна из партий явно проигрывала, у ее участников оставалась надежда только на последний, дополнительный удар — на него имеют право проигрывающие. Старший игрок оглядывался — искал, кого бы поставить, кого бы назначить для этого решающего удара. Взгляд его упал на Абдыллу. "Не попробуешь ли ударить, добрый джигит?" Абдылла вежливо поклонился: "Если вы доверяете мне судьбу вашей игры, попробую…" — "А, все уж равно, джигит, игра почти наверняка проиграна, встань", — и старший протянул ему белый биток. Абдылла взял биток, подержал в руке, поклонился восседавшему на особом возвышении Кудаяр-хану, которого обмахивали веером из перьев райской птицы. "О повелитель! Дозволено ли мне будет бороться верхом на собственном скакуне?" — так Абдылла попросил разрешения использовать собственный биток. Кудаяр-хан приветливо кивнул головой. Абдылла вернул хозяину белый биток и достал из кармана свой, вырезанный из колена шестилетнего оленя и окрашенный в красный цвет. Абдылла выбил подряд несколько альчиков, а когда дошел до того, который ставится в центре и называется "ханом", выпрямился и с поклоном принес извинение: "Прошу прощения, бек-ата, что мне приходится в присутствии священного повелителя бить по альчику-хану…" Тонкое знание приличий, обнаруженное Абдыллой, вызвало громкие похвалы. Кудаяр-хан привстал, Абдылла поклонился ему. Кудаяр-хан явно обратил внимание на красный биток, как будто узнал его, и с любопытством переводил взгляд с молодого человека на альчик в его руке. Абдылла смутился. Биток положила ему в карман, провожая в путь, его мудрая и проницательная мать Курманджан-датха-аим и сказала при этом напутствие: "Семь поколений