И каратель сел верхом, еще раз оглянувшись на мальчишку, который, увязая в снегу, торопился уйти поскорей.

Не обращая внимания на недовольство и обиду Насриддина, каратель и ориенталист поехали назад, оба хмурые и сердитые. Они о чем-то говорили друг с другом, а Насриддин, волей-неволей вынужденный следовать за ними, удивлялся: "Что произошло с этими неверными?"

Селение Маасы также было сожжено дотла.

…Вскоре отряд добрался до кыштака, расположенного в предгорье. Жители не покинули его, — то ли не слыхали ничего, то ли некуда им было бежать, то ли они полагали, что до них, в восстании участия не принимавших, никому дела нет. Несколько загонов для скота — грубо выложенные из камня ограды, внутри каждой пристроен с одной стороны плохонький навес; юрты поставлены поблизости от загонов. Зимовка каких-то горемычных горцев-кочевников. Семей пять.

Вначале они вышли к дверям, как по обычаю положено, если приезжают гости. Унимали собак: "Пошла прочь!" Но при виде носящихся с криком на конях сипаев, при виде множества солдат испугались, всполошились. Солдаты, подталкивая прикладами, начали сгонять народ в середину зимовки.

У одного из молодых мужчин висел на поясе нож. Унтер-офицер заметил это.

— Волоки вот этого сюда! — крикнул он.

Двое солдат вытолкнули парня. Сняли с его пояса длинный нож в ножнах. А парень и напуган был и застеснялся. Беспомощно улыбаясь, то краснел, то бледнел и все повторял: "Берите… берите…". Руки ему тотчас скрутили за спину, и тут уж он, видимо, перепугался по-настоящему, побледнел, как смерть.

Из толпы вдруг заголосила какая-то старуха:

— Люди добрые! Да что же это творится?

Послышались неувереннные голоса: "Они, наверно, шутят! Забавляются господа…".

Генерал Скобелев, сидя на коне, мерз, несмотря на то, что одет был в шубу на волчьем меху. По совету переводчика он зашел в юрту. Холод был не так уж велик. Градусов пятнадцать мороза. Юрта внутри была, как все юрты кочевников. Те же одеяла, та же утварь; на почетном месте настелен сухой камыш; поверх него — пестрая кошма, на кошме — красный ковер-ширдак. Посредине, под железным треножником, горел-дымил вонючий кизяк. Генерал внимательно осмотрел все убранство юрты. Поднял голову вверх. Сквозь приоткрытый тюндюк виднелся клочок серого зимнего неба. "Бог мой, как же они существуют, эти дикари?" В юрте не более трех градусов тепла. У огня сидел маленький замурзанный мальчуган в рубашонке, которая и пупа не закрывала. Генерал поморщился. Толмач, заметив это, распорядился, чтобы ребенка убрали, и мальчика увели из юрты. В огонь подбросили хворосту. Толмач взял лежавшее у стенки юрты седло, положил на ширдак. Генерал присел на это седло и протянул к огню руки.

В юрту вошел унтер-офицер.

— Ваше превосходительство, там вооруженного киргизца поймали…

Следом за ним явился Насриддин, глаза которого радостно блестели. Скобелев, не глядя на него, сказал без всякого выражения:

— Накажите его.

Ориенталист, заинтересовавшись оружием, протянул к ножу руку. Унтер-офицер отдал нож. Ориенталист вынул его из кожаных ножен, повертел так и эдак…

— Михаил Дмитриевич, это не боевое оружие, это обычный нож, какой носит при себе всякий, кому приводится то скотину зарезать, то палку обстругать, то еще что-либо нужное в быту сделать. Только в шутку можно называть это оружием, Михаил Дмитриевич! — пояснил он.

Генерал Скобелев, не желая, должно быть, отменять только что отданный приказ о наказании, отвернулся.

— Смотря в каких он руках… — сказал он только.

Ориенталист с отвращением смотрел на Насрид-дина.

— Как тебе не стыдно? Обыкновенный нож, а ты о нем говоришь так, будто это по меньшей мере пушка!..

Но Насриддин и не думал стыдиться.

— Нет, ваше благородие, таким ножом вполне можно убить человека! — заявил он.

И вышел вон вместе с унтер-офицером, чтобы покарать "вооруженного киргизца".

Генерал продолжал греться у огня, ориенталист же мучился тяжелыми и беспокойными размышлениями, Переводчик дремал. В юрте воцарилась тишина. Первым заговорил ориенталист.

— Михаил Дмитриевич, разве допустимо, чтобы образованные, цивилизованные люди уничтожали и преследовали безоружное население, стреляли по малым детям?

Скобелев чуть заметно покачал головой.

— Вы добросердечный человек, Иван Васильевич, я понимаю ваши мысли, — отвечал он спокойно. — Доброта прекрасное качество. Но что поделать, Иван Васильевич, война есть война. Вы сами видите, здесь надо держаться жестко.

— Мы позорим себя в глазах всего цивилизованного человечества. Загонять, как дичь, малых детей, это же настоящее злодейство! Казак Кривоносов должен быть привлечен к ответственности, Михаил Дмитриевич… в противном случае… — он задохнулся от волнения.

— Что это вы говорите, почтенный Иван Васильевич? — в голосе Скобелева звучало ледяное изумление. — К ответственности? За то, что он хотел покарать дикого азиата, не желающего подчиниться России? Да казак этот достоин Георгиевского креста! Согласны вы с этим, Иван Васильевич?

— Нет, не согласен. — Ориенталист произнес это тихо и горько сморщился. — Что скажет местное население? Что скажет Европа, которая смотрит на нас во все глаза?

Голубые глаза генерала метали гневные молнии.

— Какое мне дело до того, кто и что скажет, уважаемый Иван Васильевич! Как вам известно, Россия, освободившись от татаро-монгольского ига, медленно приходила в себя. Она восстановила свои естественные границы, а затем овладела необходимыми для нее, для ее существования, новыми землями, вышла к южным и северным морям. Она обеспечила свое будущее и приобрела всемирное значение как одна из великих держав. Вы образованный человек, Иван Васильевич, вы прекрасно понимаете, что в Европе ныне соперничать с Россией продолжает лишь одряхлевшая империя Виктории. Но не за этой империею будущее. И это потому, что захваченные ею земли по географическим условиям в корне иное положение занимают, нежели те, что заняты Россией. Эти земли не входят в состав природных границ самой Англии, они отделены от нее тысячами миль суши и моря. Земли, покоряемые Россией, составляют продолжение ее территории. Естественно, что с этой точки зрения будущее России куда более надежно. И поверьте, уважаемый Иван Васильевич, ежели мы с вами возьмем в свои руки Туркестан и достигнем Афганистана, который есть форпост Англии, ежели выйдем мы на Памир, о, тогда всемирное влияние России закрепится на столетия. Вот в чем, слышите ли вы, заключается наш с вами долг перед нашей матушкой Россией, вот в чем наша с вами историческая миссия!

Генерал Скобелев улыбнулся и прибавил весело:

— А вы тут сидите и твердите мне о том, кто и что скажет!

Но ориенталист все хмурился.

— Туркестан считается колыбелью древних восточных цивилизаций, — начал он. — В настоящее время, в результате определенных исторических условий, в результате влияния религии, человеческая мысль в этих странах скована, она остановилась в своем развитии. После Чингиз-хана ни один конь