оттого. Он ни с кем не советовался. Ни на кого не смотрел. Изверился в своих так же, как во врагах. Жаждал мести, только мести и ни о чем больше думать не мог. Снова и снова вспоминал Абдурахмана, и каждый раз ярость стискивала сердце.

А верблюды шли и ревели, ревели…

На дороге возле Уч-Коргона их встретили. Исхак остановился в приготовленном с утра теплом доме бека. Опираясь на костыль, переступил он порог. Отряхнул снег с шапки, снял шубу и отдал ее эшик-аге, поздоровался со смиренно кланяющимся беком и вошел в комнату. Там никого не было. Бек, порхая, как мотылек, Помогал Исхаку освободиться от измокшей обуви и одежды, надеть сухое. После этого Исхак присел у сандала. Он вытянул ноги, грел над сандалом руки и, тяжело вздыхая, бормотал: "Спасибо тебе и за это, о боже…".

Теперь вошли и саркеры, расположились вокруг сандала, усаживались поудобнее. Сломанная нога у Исхака мозжила в тепле после дорожной сырости и холода. Он напрягал силы, чтобы не стонать. Только согревшись, почувствовал он, насколько промерз. Тело разомлело и требовало отдыха. Бек, который все замечал, тотчас понял состояние Исхака, принес пуховую подушку и подсунул Исхаку под локоть.

Принесли горячий чай. Исхак, прихлебывая чай, сидел с трудом; крупные капли пота выступили у него на лбу. Но он весь был сосредоточен на одном вопросе, которому не находил ответа. Хотел отвлечься и не в силах был сделать это. Он застонал и покачал головой. "Что это? Что происходит? Что за время настало?"

Глядя на него, все остальные молчали. Когда кто-то скорбит, непристойно переговариваться или, боже упаси, пересмеиваться. Саркеры только мрачно переглядывались.

Исхак рывком приподнялся, подозрительно оглядел всех широко раскрытыми покрасневшими глазами. Не пригрезилось ли ему еще что-то ужасное в его полусне, полубодрствовании? Кого еще он заподозрил? Страх охватил всех, мурашками пробежал по коже. Каждый в душе молился, чтобы беда его миновала. Исхак постепенно пришел в себя. Успокойлся. Вздохнул и снова погрузился в размышления, навязчивые, беспокойные. "Ну? Так что же мы за люди?" Сердце его колотилось.

— Не следует ли повелителю отдохнуть? — осмелился наконец спросить Момун, и все дружно поддержали его:

— Конечно, конечно, мы своими разговорами будем только мешать, не дадим покоя…

Но никто не встал с места. Ждали, что скажет на это Исхак. Не поделится ли своими мыслями, в которые столь долго погружен?

Исхак же как будто и вправду устал от них всех. Провел рукой по больной ноге, нахмурился и откинулся на подушку.

— Усильте караулы, — сказал тихо. — Воины пускай хорошенько отдохнут, завтра на рассвете нам выступать.

— Хорошо, повелитель…

— Будет исполнено, господин…

— Слушаюсь…

Нукеры и саркеры, прижимая руки к сердцу, один за другим выходили из комнаты, повернувшись к Исхаку лицом, а к двери спиной.

Поняв по выражению глаз Исхака, что он собирается ему что-то сказать, Бекназар задержался. Комната опустела. Блестя глазами, Исхак поманил его поближе.

— Бекназар-аке, — заговорил он, — некому нам с тобой теперь доверять, дожили и до такого дня. Я тебя прошу, сам установи охрану, сам ее проверяй.

Бекназар крепко и ласково пожал его руку.

— Не беспокойся, Исаке, не беспокойся…

Стражу Бекназар поставил со всех четырех сторон, усилил караул против обычного и только после этого ушел в дом, где остановились саркеры. Там только что прирезали и опустили в котел ягненка. Саркеры шумно приветствовали появление Бекназара:

— Добро пожаловать, батыр-ага…

Бекназар прошел на почетное место, сел и принялся незаметно осматриваться. Так, сейида[75] Маулян-бека нет… Погоди, он же сам попросился в начальники караула, что охраняет селение со стороны дороги. Должно, попозже придет… И Бекназар успокоился.

В эту ночь Маулян-бек был особенно осторожен. В непроглядной тьме объезжал он наружные караулы, как сова вглядывался в ночь, прислушивался, склонившись набок к гриве коня, чтобы не пропустить ни один звук. Бекназар трижды проверял охранение и все три раза находил Маулян-бека бодрствующим.

— Зорок будь, сейид, — сказал ему Бекназар во время третьего своего объезда.

— Не беспокойтесь, батыр…

И снова отправился Маулян-бек проверять караулы. Перед самым рассветом, когда холодный ветер уже всколыхнул завесу ночи, послышался топот конских копыт, Сейид Маулян-бек поехал всаднику навстречу.

— Кто ты? — спросил тихо-тихо.

— Я сейид Маулян-бек, — услыхал он в ответ свое собственное имя.

Маулян-бек подъехал к всаднику вплотную, тот обменялся с ним всего одним словом и снова ускакал в густую еще темноту.

Сейид Маулян-бек с бешено колотящимся сердцем продолжал объезжать посты. Он не будил уснувших. А тем, кто бодрствовал, говорил: "Замерз, батыр? Я покараулю за тебя, иди отдохни немного в тепле. Слава богу, все спокойно, ничего подозрительного нет. Скоро рассвет…". Так он отправлял их по одному. Когда снег, да холод, да ночь, кто откажется уйти в тепло? Часовые разошлись по домам. Спали крепко и сладко. Бекназар тем временем решил снова проверить охрану. Он услыхал подозрительный шорох и скорее почувствовал, чем увидел, что к нему приближается всадник. Насторожился, пустил своего коня в карьер. В ту же минуту громким лаем залились собаки, застучали по земле конские копыта, загремели выстрелы.

Отряд переполошился. Бекназар во весь опор несся к дому, где был Исхак. Утратившие способность соображать, ошеломленные внезапным нападением, воины шарахались из стороны в сторону. Вправо — там их встретил град пуль. Влево — оттуда тоже стреляли… Бекназар торопился, очень торопился, и чубарый нёс его, как на крыльях ветра. А враги, казалось, со всех сторон окружили отряд, стреляли уже отовсюду.

Исхак проснулся после первого же выстрела. Он схватил из-под подушки пистолет и, забыв о сломанной ноге, кинулся к двери.

— Э-эй! Вставайте!

Пистолет у него в руке выстрелил неожиданно для него самого. Исхак услышал, как где-то рядом кто-то упал со стоном и невнятными словами молитвы. Там, за порогом дома, была сумятица. Крик. Вопли. Ржание лошадей. Исхак вдруг почувствовал острую боль в плохо сросшейся ноге. Хрустнула кость. Он добрался кое-как до двери, в глазах потемнело, он повалился.

— В укрытие! В укрытие! Не орите, говорю вам! — доносился до него откуда-то издалека голос Бекназара. — Бегите! Отступайте… В горы! В горы!

Стреляли теперь и те и другие. Где свой, где враг, разобрать было невозможно. Отряд врассыпную кинулся в сторону гор, каждый думал прежде всего о спасении собственной жизни. Как говорится, долой, чужак, с моего коня, с собой возьму только родича! Все смешалось в этом беспорядочном бегстве. Матери не могли отыскать детей, метались под ногами у оборвавших повод лошадей, у ревущих и брыкающихся верблюдов.

— Исхак! Исхак!

Исхак то приходил в сознание, то