никаких сообщений сделано не было. У нас сохранилось еще доверие к успеху подводной войны, хотя до сих пор она не оказала того решающего действия, на которое мы рассчитывали. Возможность перевозки американской армии во Францию обсуждалась с точки зрения, на которой стояло морское ведомство, а именно что перевозка выполнима лишь в ограниченных размерах. О мирной резолюции мы, к сожалению, высказались очень сдержанно. Она не отвечала нашим взглядам, так как должна была вредно отозваться на духе войск и на воле к победе народа, противником же она будет истолкована как признак нашей слабости, что, несомненно, неблагоприятно отразится на нас. Кроме того, мы указали, что она может пагубно отразиться на Болгарии, которая имеет большие завоевательные претензии.

Я кончил так: мы победим, если позади армии народ будет представлять сплоченное целое. А этому должно помочь народное представительство.

Свидание прошло совершенно непринужденно. Статс-секретарь доктор Гельферих обратился к депутатам с просьбой временно не предпринимать никаких шагов по мирной резолюции. На два следующих дня он пригласил их на совещания в имперское министерство внутренних дел, на которых должен был присутствовать новый имперский канцлер; приглашение было принято. Но, несмотря на это, на следующее утро мирная резолюция была помещена в «Форвертс». Я пытался еще воспрепятствовать ее оглашению и обратился к помощнику статс-секретаря Ваншаффэ, а также к депутату Зюдекуму с просьбой повлиять в этом смысле на «Форвертс». Но обнародование уже нельзя было задержать, и за него стояло большинство рейхстага. Дальнейшие совещания казались мне малоцелесообразными и бесплодными.

Имперским канцлером стал доктор Михаэлис. Начальник гражданской канцелярии императора фон Валентини назвал генерал-фельдмаршалу несколько лиц, из которых его величеству приходилось выбирать. Среди них не было графа фон Бюлова, о котором генерал-фельдмаршал раньше докладывал императору. Граф Гертлинг отказался, заявив, что он вместе с верховным командованием работать не может. Я этому вовсе не удивился, так как из переписки с ним через посредство баварского военного министра фон Гелинграта я убедился, что он, как и весь Мюнхен, смотрит на верховное командование глазами «Вильгельмштрассе». Впоследствии граф Гертлинг стал канцлером и, когда оставлял должность, то выразил мне свое удовольствие по поводу приятной совместной работы с верховным командованием. Генерал-фельдмаршал объявил начальнику гражданской канцелярии императора фон Валентини, что он будет приветствовать всякое лицо, назначенное его величеством. Меня поразило, что у ответственных инстанций во всякое время нет наготове преемника на должность имперского канцлера и что Германия в столь важном для ее судьбы вопросе живет сегодняшним днем. Путь, пройденный нашей внутренней эволюцией, не оставил простора для развития личности. Удивительно, как профессия офицера, члены которой должны были бы рассматриваться как наиболее связанные, воспитывала радостно берущие на себя ответственность характеры, в то время как чиновничья карьера не была на это способна в такой степени. Лица, руководившие общественной жизнью, держались в стороне и шли своей дорогой. Может быть, в рейхстаге и были выдающиеся личности, которые могли бы руководить судьбами государства. Но при господствующем делении на классы возможность выдвинуться для них была исключена. Мы были бедны людьми. Наша политическая система не создала новых творческих умов и своей неплодородностью произнесла над собой приговор.

Новый имперский канцлер возбудил вопрос о том, чтобы мы приняли участие в дальнейших партийных совещаниях в имперском министерстве внутренних дел о мирной резолюции. Я попросил его нас от этого уволить. Мной овладело чувство, что наша задача закончилась предыдущим днем и в дальнейшем мы только можем втянуться в политическую сутолоку. Но имперский канцлер настаивал на своей просьбе. Ввиду того что мы стремились по возможности помочь ему вступить в тяжелое наследство, мы решили исполнить его желание. Тем самым мы хотели показать доктору Михаэлису, как высоко мы ценим взаимное доверие и совместную работу с имперским правительством. Это мнение генерал-фельдмаршал и я часто высказывали, устно и письменно, новому имперскому канцлеру.

Особенно примечательно на этих собраниях для нас было то, что партии большинства основывали необходимость мирной резолюции на внутреннем настроении и считали, что если желанный мир не наступит, то только таким путем можно ожидать от масс необходимой выдержки. Эта картина мрачных настроений оказалась еще хуже, чем я ожидал. Но одновременно зарождалась надежда на разруху у неприятеля, так как русские социалисты хотели заставить прочие государства Антанты отказаться от их завоевательных планов. В остальном ничего нового сказано не было.

Генерал-фельдмаршал, как старший представитель верховного командования, вторично высказался против резолюции. Я еще раз напомнил рядом со мной сидевшим членам партий большинства, что резолюция совершенно забывает об армии. Вследствие этого заявления мои собеседники добавили к резолюции предложение, изъявлявшее от имени народа благодарность войскам. Когда мы расходились, я обратился к депутату Эрцбергеру с просьбой помешать принятию мирной резолюции. В общем, у меня было чувство, что мое присутствие на совещании о мирной резолюции было лишним и мне было бы лучше туда не являться. Впоследствии я этого не скрывал и, между прочим, высказал это, в числе других, депутату Мюллеру (от Мейнингена).

С трибуны рейхстага мирная резолюция пошла гулять по свету. Как легко можно было предвидеть, на наших врагов она не оказала никакого политического воздействия. Противник учел ее как признак нашей слабости. Болгария и Турция начали сомневаться в том, что мы победим. Внутри Германии она подействовала не так, как надеялись ее инициаторы. Вместо того чтобы сделать выводы из отрицательного отношения к ней наших противников и укрепить решимость продолжать борьбу, у нас, не считаясь с неприятелем, все больше втягивались в эту несчастную идею соглашательского мира, как будто мы могли заключить его в любой момент. В этом и заключается судьба мирной резолюции. Верховное командование с военной точки зрения осуждало ее. Генерал-фельдмаршал и я уполномочили имперского канцлера официально заявить, что мы присоединяемся к его точке зрения на мирную резолюцию, если он, в интересах ведения войны, пожелает избежать конфликта с большинством рейхстага. Тем самым мы взяли на себя и ответственность за мирную резолюцию, считая это менее вредным, чем внутренние столкновения. Вот как далеко зашло внутреннее состояние Германии! Мы надеялись, что новый канцлер, хотя и постепенно, но улучшит положение, и ввиду этого считали необходимым идти навстречу его пожеланиям.

Ухудшение настроения на родине в Берлине мне резко бросилось в глаза. Я не мог смотреть сложа руки, как прогрессирует духовный развал народа, и тем самым ставить под вопрос нашу боеспособность. Ввиду этого я повторил имперскому канцлеру просьбу, с которой в декабре предыдущего года я обращался к его предшественнику, чтобы руководство прессой и политическая ориентировка народа перешли в руки учреждения,