отвел взгляд и покраснел, и все это заметили. Они взяли напрокат машину и поехали к Большому гейзеру, Бендик захватил с собой яйца и сварил их в маленькой ямке с кипящей водой. Сам гейзер давно умер, но его можно было вернуть к жизни, добавив достаточное количество зеленого мыла – и гейзер снова принимался бурлить, как в былые времена. Однако так поступали в исключительных случаях, во время официальных визитов или чего-то вроде того, поэтому мы довольствовались его младшим братом Стоккуром, который фонтанировал с периодичностью в пятнадцать минут. Когда фонтан исчезал, вода делалась гладкой, в ее блестящей поверхности отражалось сероватое небо, но вскоре из-под земли у нас под ногами раздавалось ворчание и вода поднималась, горбилась куполом, который вдруг вскидывался гигантским водяным столбом. В воздухе вокруг висели брызги и пар. Повсюду из земли били пузырящиеся ключи. Пейзаж был пустынным и лишенным всякой растительности.

Я мог целый день стоять и смотреть на Стоккур, но мы поехали дальше, в поисках котловины для купания. Эта мысль заворожила всех – искупаться в горячей воде, от которой идет пар, под открытым небом, посреди пустоши. Пар мы заметили в нескольких километрах, поехали туда и, увидев бассейн, ограничились им; я молчал, оставался серьезным, мучаясь сознанием того, что я такой молчун. Особенно рядом с Бендиком – тот все время болтал, смеялся и вообще был из тех, кто говорит не задумываясь. Ты что-то молчишь, Карл Уве, с чего это, а, обделался, что ли? Обнаружив, какие в Рейкьявике магазины, они совсем с катушек слетели – накупили кроссовок, джинсов, старых спортивных костюмов, курток и компакт-дисков с записями исландских групп, которые того и гляди прославятся. Бары им тоже пришлись по душе, мы выбирались куда-нибудь каждый вечер, в первый раз – вместе с Эйнаром, который в компании Ингве, Бендика и Осе тушевался и не проявлял особой инициативы, не то что с нами. Когда мы стояли возле очередной барной стойки, он вдруг заявил, что у него встреча и ему придется нас покинуть, но скоро увидимся, отдыхайте, сказал он мне и исчез в темноте. Я немного жалел его, мы с Гунвор для него словно были тем единственным местом, где он мог ощущать себя востребованным, с другой стороны, что-то тут не сходилось: у него повсюду столько знакомых, почему ему нужны именно мы? Впрочем, через несколько минут я напрочь забыл о нем, хмель взял свое, я оттаял, сделался словоохотливым, я скользил сквозь ночь; однако в какой-то момент все изменилось, меня одолело желание что-нибудь сломать, кого-нибудь ударить, я все ненавидел, себя и свою гребаную жизнь, но ничего не говорил, ничего не делал, топтался на месте и пил, дурея все больше; и, когда я пришел домой, мне вздумалось выложить Гунвор все, о чем я за последний год успел подумать, сознание выключилось, я не видел ничего вокруг, беспричинно зациклившись на одной мысли – сказать правду.

Гунвор спала, я пил на кухне в одиночестве, а после разбудил ее и все вывалил.

– Карл Уве, ты пьяный, – сказала Гунвор, – ты на самом деле так не думаешь. Пожалуйста, скажи, что это неправда.

– Правда, – уперся я, – и я ухожу.

Я открыл окно и выпрыгнул наружу. Я шел по улице, под светлым майским небом, дошел до центра, побродил по переулкам, мертвым и тихим, пока не измотал себя вконец и не стал приглядываться, где бы поспать. Через несколько кварталов я отыскал возле частного дома гараж с плоской крышей, забрался на нее, улегся и уснул.

Проснулся я закоченев, шел дождь, и я насквозь промок. Что произошло, я смутно помнил. А что говорил – нет.

Все кончено? Я все испортил?

Ошарашенный, я еще немного посидел на крыше, затем спустился, чтобы меня не застукали хозяева, и поплелся домой.

Когда я вернулся, все завтракали. Бендик улыбнулся, Ингве смотрел серьезно, Гунвор отводила взгляд. Осе вела себя как ни в чем не бывало.

– Простите, – сказал я, остановившись перед ними, – я вчера напился.

– Это точно, – сказал Бендик.

– Где ты был? – спросила Гунвор.

– Переночевал на крыше, в центре, – ответил я.

– Бросай пить, Карл Уве, – сказал Ингве, – мы за тебя переживали. Ясно тебе?

– Да, – ответил я, – простите. Сейчас мне бы поспать. А то я с ног валюсь.

* * *

Когда я проснулся, мы с Гунвор вышли поговорить. Я убеждал ее, что все, сказанное мною, – неправда, я не знаю, почему я вообще такое наговорил, просто я пьяный и я трезвый – два разных человека, она же знает; но я люблю тебя, я же люблю тебя, повторял я, и хотя мои слова, которых я даже не запомнил, так и повисли между нами, мы с Гунвор не расстались и дорожили этим, по крайней мере я. Я решил завязать с выпивкой, ведь это она порождает все мои проблемы, однако на следующий день снова пошел в бар, в свой последний вечер в Рейкьявике, – утром я собирался вернуться в Норвегию вместе с Ингве, Бендиком и Осе, а Гунвор – остаться еще на несколько недель; мы давно так договорились, и я считал это правильным, для меня жизнь здесь себя исчерпала, то, что прежде казалось чудесным, – огромное небо, продуваемые ветром улицы, бассейны и кафе, сочинительство по ночам, поездки за город по выходным, – словно стало заражено, опутано моим внутренним мраком, душевным несовершенством, и меня манил Берген, работа в Саннвикене и возможность снять с себя ответственность.

Гунвор и Осе рано ушли домой, Ингве и Бендик тоже засобирались, Ингве чуть ли не за руку меня тянул, но бары еще не закрывались, значит, и домой идти было глупо; да вы идите, я догоню. Что ты тут будешь делать один, спросил Ингве. Я, может, знакомых встречу, ответил я, кто знает, что будет.

Так оно и случилось. Заглянув в «Фильмбарин», я увидел у стойки Эйнара. Он помахал мне и улыбнулся, я подошел к нему, мы пили и болтали, пока бар спустя час не закрылся. Нас пригласили какие-то его знакомые, и вскоре мы уже сидели в квартире на чердаке, где кроме нас собралось еще человек пять-шесть, все с бокалом виски в руках.

Я закурил, а Эйнар, едва заметно улыбнувшись, склонился ко мне.

– У тебя хорошие рассказы, – сказал он.

Я уставился на него:

– Ты о чем?

– О твоих рассказах. Они хорошие. У тебя талант.

– А ты почем знаешь? – Я вскочил. – Ты что, читал их? Откуда…

– Я их скопировал, когда чинил ваш компьютер, – сказал он, – ты же никогда не говорил, чем занимаешься. Вот мне и стало интересно. Я увидел твой файл и скопировал его.

– Мразь! – завопил я. –