Был обручен с другой, когда предлагал брак как единственный способ добиться того, чего мы хотим. Был обручен с другой, когда сказал, что мы можем притвориться. Был обручен с другой, когда Киеран заявил, что мы – сердечная пара, и я решила дать ему кровь.

Был обручен с другой, когда в пещере я сказала, что все должно быть по-настоящему.

Пусть наше соглашение порождено не любовью, пусть я не уверена в том, что Киеран знал, о чем говорит, когда выложил ту ерунду про сердечную пару, это предательство задело меня гораздо глубже, чем все другие предательства Кастила.

И если это не тревожный сигнал, что я уже зашла слишком далеко, то я не знаю, чем это может быть.

Меня разорвала боль, которую я не хотела впускать, такая свирепая, что я будто раскололась напополам. Но следом за ней возник неистовый гнев, от которого завибрировало все тело.

Спустя считаные секунды после слов Аластира во мне уже, словно гроза, бушевала горькая, едкая ярость.

– Ты обручен с другой? – настойчиво спросила я.

Мой голос звучал на удивление ровно, хотя и резко. Плевать, что в зале полно людей, которые меня не любят.

– Пенеллаф, это не то, что ты думаешь.

Я вскинула брови.

– Нет? Полагаю, обручение в Атлантии означает то же самое, что и в Солисе.

– Неважно, что это означает.

Золотистые глаза заледенели. Кастил смотрел на меня с выражением, в которое я не могла поверить. У него потрясенный вид. Кажется, он злится на меня. И я сама не верю в то, что слышу, что вижу, что переживаю.

И от него исходит гнев. Несмотря на неуравновешенность собственных эмоций, я ощутила холодный всплеск его удивления, под которым горел гнев.

– Как ты можешь?.. – начал Кастил, стиснув зубы. Его грудь вздымалась в тяжелом дыхании. – Я никогда не давал клятвы в этом обручении. Ведь так, Аластир? – Он оторвал взгляд от меня. – Ты можешь утверждать обратное?

– Это было практически решено, – ответил Аластир. Его гнев прорывался сквозь мое чутье, царапая кожу. – Кастил, ты знаешь, что твой отец планировал это не одно десятилетие.

Десятилетия.

В глубине души я осознала, что Кастил отверг заявление Аластира, и Аластир по сути это подтвердил. Поэтому моя ярость слегка улеглась, трещина в груди прекратила расширяться, но боль и гнев все еще оставались. Они обсуждали этот вопрос не одно десятилетие? Дольше, чем я живу на свете? Почему же Кастилу не пришло в голову рассказать мне? Предупредить меня?

Я убрала чутье и заперла его.

Как в тумане я заметила, что к нам идут мужчина с серебристыми волосами и Киеран. Они подошли уже достаточно близко, чтобы все слышать. Достаточно близко, чтобы я распознала в новоприбывшем вольвена, а в линиях его челюсти и скул разглядела что-то знакомое.

– Ты имеешь в виду, что мой отец не одно десятилетие полагает, что я в конце концов соглашусь, но я ни разу не дал ни ему, ни кому-либо другому и намека на то, что я согласен! – выпалил в ответ Кастил. – Ты это знаешь. Так с чего, скажи на милость, ты это выложил?

– А с чего, скажи на милость, ты не подумал ей рассказать? – возмутился Аластир.

За столами Последователей приглушенно ахнули, а мужчина с серебристыми волосами пробормотал:

– Я как раз вовремя.

Я метнула на него взгляд и задержалась на нем. Его бледно-голубые глаза ярко горели, почти светясь. Он приоткрыл губы, и они шевелились, но совершенно беззвучно. Его удивление походило на ледяной дождь, внезапный и всепоглощающий. Он дернулся и отступил на шаг. Из-за моих шрамов? Или почувствовал этот диковинный статический разряд, хотя мы даже не прикоснулись друг к другу?

– Думаешь, я не знаю, почему ты это выложил? – осведомился Кастил подозрительно мягким тоном, отчего я переключила внимание на него. – Из-за слабости.

Аластир напрягся.

– Ты только что назвал меня слабым?

Губы Кастила искривила самодовольная ухмылка.

– То, что ты сейчас сделал, – проявление слабости. Если ты приравниваешь это к слабости ума или тела, это твое мнение. Не мое.

Новый вольвен пришел в себя после встречи со мной. Он уперся ладонями в стол и негромко заговорил:

– Успокойтесь, вы оба.

– Я совершенно спокоен, Джаспер, – ответил Кастил.

Значит, это Джаспер. Вольвен, который должен был нас поженить. Чудесно.

– Раз уж ты так решительно настроен вести этот разговор прямо сейчас, хотя тебе следовало поговорить давным-давно в приватной обстановке, тогда давай выложим все при свидетелях, поскольку все присутствующие думают об этом с того момента, как узнали о твоей помолвке, – проворчал Аластир. – Может, ты и не согласен, но все королевство, включая Джианну, считает, что ты женишься по возвращении домой.

Что еще за Джианна? Ее так зовут? Ту, на ком, по мнению короля с королевой, должен жениться Кастил?

– Джианна не имеет к этому никакого отношения, – резко ответил Кастил.

– Совершенно согласен, – ввернул Аластир. – К этому имеет отношение все королевство – твои земли, твой народ и твои обязательства перед ним. Брак с Джианной способствовал бы укреплению отношений между вольвенами и атлантианцами.

Джаспер резко повернулся к нему.

– Аластир, ты переходишь границы. От имени всего нашего народа говоришь не ты.

Аластир пылал от ярости, но была в его словах отсылка к Лэнделлу. Когда Кастил заявил о своих намерениях сделать меня принцессой, Лэнделл сказал, эта честь предназначена той, кто сплотит все их народы.

– Я знаю, в чем заключаются мои обязательства. – Слова Кастила падали как льдинки. – И я точно знаю, чего ожидает от меня отец. Эти два обстоятельства не являются взаимоисключающими. И брак с вольвенкой не загладит гибель более чем половины вашего народа. Верить в это может только глупец.

– Я не сказал, что согласен с этим мнением. – Аластир взял стакан.

– Может, следует вернуться к этому разговору в другое время? – заметил подошедший к Аластиру Эмиль.

Он смотрел на Джаспера так, словно хотел сказать: «Сделай же что-нибудь».

Джаспер занял стул, на котором раньше сидел Киеран, и откровенно уставился на Аластира, будто ждал от него продолжения.

– Ты хотел сказать, когда среди нас не будет одной из них? – заговорил атлантианец, который, кажется, был возле дома, где поранился Беккет. – Той, что выросла в змеином гнезде и, скорее всего, так же ядовита, как и те, кто ее воспитывал? Когда мы наконец воздадим им по заслугам?

Кастил открыл было рот, но тут во мне что-то сорвалось и подняло голову. Что бы это ни было, оно извергало огонь. Годами меня натаскивали молчать и быть сдержанной, позволять людям делать со мной и говорить мне все, что им угодно, – и вот теперь вся эта выучка занялась огнем и прогорела до углей и пепла. Я просто опередила Кастила с ответом.