чем английский, который никогда ему не давался. В Америку он собирался потому, что Вероника Львовна утверждала, что перспектив там много, но ни знакомых, ни родственников у Фридманов там не было – они оказались первыми ласточками, покидавшими невыездной Союз, – а внезапная беременность жены навела будущего командира мочалок на мысль, что лучше иметь хоть какие-то знакомства в стране, где собираешься жить. Тенгиз планировал поселиться в окрестностях Иерусалима и рассказывал, что земля на территориях дешевая, а новые репатрианты получают скидки и ссуды на постройку частных домов с участками.

Так что Фридман вернулся в Ладисполи к госпоже Фридман с предложением поменять визы и билеты. Но Вероника Львовна воспротивилась такой идее, поджала губы и принялась возмущаться насчет зря потраченных в Италии месяцев – как же ее безупречный оксфордский английский, экономическое положение в Штатах, американская мечта и перспективы в стране безграничных возможностей? Аргумент про бесплатную израильскую медицину ее не переубедил, а выученный ею итальянский вкупе с беременностью не засчитались в качестве бонусов за бессмысленное ожидание. (Вероника Львовна, в отличие от ее супруга, очень быстро схватывала языки и вообще была филологом, как и все советские женщины.) Этому Тенгизу, с сарказмом сказала она, следовало работать в Еврейском Сообществе Сионистов, агитирующем всех евреев переехать в Израиль, его талант пропадал зря.

Семен Соломонович не любил спорить с женой и вынужден был с некоторой горечью отказаться от внушенной ему идеи исхода в страну праотцев.

Но на следующий день Вероника Львовна проходила медосмотр, и гинеколог нашел, что с беременностью получились осложнения, поэтому трансатлантический перелет генеральше до самых родов противопоказан.

Торчать в подвешенном и интересном положении в Италии в течение следующих пяти месяцев казалось абсолютно бесперспективной идеей, поскольку вся последняя валюта была потрачена на лимончелло, граппу и пасту карбонара, причем оплачено было за двоих, так как Семен Соломонович был транжирой, широкой руки человеком и с юношества любил красивую жизнь. К тому же Семен Соломонович, думая, что через два дня улетит в Новый Свет, не поскупился на настоящие итальянские туфли, которые он, между прочим, до сих пор носит. В общем, никаких средств у Фридманов не осталось.

Встреча с Тенгизом в тот момент показалась Семену Соломоновичу “ашгаха пратит”.

– Что это такое? – спросил Юра.

– Личная забота о тебе со стороны Всевышнего, – не преминул, как всегда, щегольнуть еврейскими знаниями Натан Давидович.

Семен Соломонович спросил у доктора, как скажется на интересном положении трехчасовой перелет, и получил одобрительный ответ. Он предложил Веронике Львовне поступить практично: переждать беременность в Израиле с качественной бесплатной медициной, а потом, уже родив Эмиля, улететь туда, куда они изначально намеревались. Генеральша насупила брови и заподозрила супруга в манипуляции и сговоре с гинекологом, но была вынуждена согласиться, поскольку въехавшим в Израиль прямо у регистрационной стойки вручали корзину абсорбции, на которую можно было несколько месяцев прожить, и вовсе не впроголодь.

Семен Соломонович тут же связался с Тенгизом, который отвел его в очередное сообщество сионистских агитаторов, где без волокит и ожиданий в обмен на свидетельства о рождении Соломона Абрамовича Фридмана и Льва Моисеевича Резника были получены визы и билеты на самолет в Тель-Авив. Привыкшего к отказам, очередям, давке и бесперспективной бюрократии Семена Соломоновича это обстоятельство еще больше укрепило в правильности решения, как и тот факт, что консул и его секретари, знакомясь со свидетельствами о рождении почивших дедов еще не рожденного Эмиля, не скрывали довольных улыбок. Представители земли праотцев Фридманам и Резникам были заведомо рады, чего нельзя сказать о представителях Нового Света.

Втайне от супруги в тот самый момент Семен Соломонович навсегда похоронил американскую мечту. На последние лиры Тенгиз заказал граппу, лимончелло, пьядину с моцареллой и прошутто, на этот раз за свой счет. Закусили тирамису и запили эспрессо. На чаевые официанту не хватило, и тот провожал двух евреев антисемитским взглядом, молча посылая вслед проклятия на итальянском.

В Тель-Авив две пары и эмбрион Эмиль летели в одном самолете.

Тенгиз не соврал насчет дешевой земли под ссуды на поселениях, правда, несколько лет пришлось жить в “караванах” – передвижных жестяных домишках, на желтых голых холмах с сухими колючими кустарниками и кое-где понатыканной палестинской фисташкой, где и прошло детство Эмиля. Далеко в низине под холмами зеленели арабские пардесы – фруктовые сады и оливковые плантации.

Жена была против поселений и устраивала высокоинтеллектуальные скандалы. Куда ей поселения? Вы же посмотрите на нее, дочь кишиневской интеллигенции, всю жизнь прожившую на бывшем проспекте Ленина, нынешнем – Штефана чел Маре, в этой глуши! На этих песках! Под этим палящим солнцепеком! В этих душных коробках! Но Фридман в кои веки жену не послушал, и в любом случае они же скоро уедут в Америку, пусть хоть какие-то знакомые лица будут рядом, пока не родится Эмиль.

Живот генеральши рос, а с ним и Эмиль. Лето сменилось зимой, дожди барабанили по жестяным коробкам, саженцы лимонов и гранатов на частных участках наливались соком и зеленью, пускали корни в желтые холмы. Подъемные краны и бульдозеры круглосуточно рыли желтую высохшую землю, закладывали фундаменты. В населенном пункте вырыли бассейн и залили водой.

Когда мы отсюда, к чертовой матери, уедем? Пусть Эмиль немного выгавкается, он же еще совсем хрупкий. Куда его забирать из яслей? Он же так привязан к воспитательницам. Он так хорошо говорит на иврите. Разве в Америке дети могут свободно бегать на улице, без присмотра старших? Пусть насладится свободой, дети должны познавать окружающий мир и природу на воле, а не сидеть взаперти.

Бюрократия в Израиле оказалась такой же, как и в американских службах в Италии, но разрешение на стройку частного дома все же пришло, как же от него теперь отказываться, после стольких усилий? Прибыль от продажи дома можно выручить немалую, Фридман всегда был практиком. Построим дом, продадим и уедем с деньгами.

А как же вся мебель? А машина? А новый холодильник и, главное, кондиционер? Время шло, а Америка была все дальше.

Однажды Семен Соломонович для очистки совести все же отправился в американское посольство. Статус беженцев оказался просроченным. Будущий командир мочалок тайно вздохнул с облегчением.

Вероника Львовна, услышав такие новости, легла на соломенный диванчик в саду под лимонным деревцем, накрылась простыней и неделю с мужем не разговаривала. Потом собрала лимоны, очистила от цедры, залила спиртом, засыпала сахаром, и получилось лимончелло.

Жена Тенгиза и сам Тенгиз принимали самое непосредственное участие в воспитании Эмиля – на поселениях было принято всех детей растить вместе. Вообще там жилось практически как