Шрифт:
Закладка:
Он не успел додумать пришедшую ему в голову мысль. Появившийся слуга, стараясь держаться подальше от саарсана, растерянно объявил:
— Солнцеликая Аюна не желает вас у себя видеть.
Ширам выпрямился так, что слуга отпрянул, выставляя перед собой руки и причитая:
— Я лишь передал ее слова! Дочь государя нынче совсем не в духе. Я лишь пересказал…
— Замолчи и веди меня к ней! — рявкнул саарсан.
— Но солнцеликая…
— Я приказал тебе замолчать!
Он сделал шаг, поймал слугу за плечо, резко повернул и толкнул вперед:
— Веди!
* * *
Стража покоев солнцеликой Аюны, увидев разгневанного саарсана, постаралась как можно меньше привлекать его внимания. В конце концов, спаситель государя, а теперь и его сына, был знатным вельможей и нареченным царевны. Так что, если жениху с невестой пришла в голову блажь хорошенько побраниться, охраны это не касается.
Аюна сидела перед серебряным зеркалом, неподвижно глядя на свое отражение, пока служанки расчесывали ее длинные волосы цвета меда. Лицо царевны было безмятежно, но то была лишь привычная маска, которая на сей раз давалась ей с большим трудом.
«И что саарсану вздумалось идти ко мне? — гадала она, сжимая влажные от волнения ладони. — Разве я не сказала отцу со всей твердостью, что не хочу этого брака? Разве Киран не намекал, что накхи нынче впали в немилость?»
«А может быть, отец его и послал сюда? — подумала вдруг она. — Да, очевидно, Ширам сейчас идет от государя и теперь потребует от меня объяснений…»
Может, отец желает, чтобы она сама, глядя в глаза, сказала накху, что не любит его и не хочет быть его женой? Так она не побоится и скажет!
«Пусть поймет, что он мне не мил, и уйдет сам. Я царевна. А он — всего лишь накх…»
Ширам вошел беззвучно и поклонился, однако ответа не дождался. Аюна даже не обернулась в его сторону.
— Я рад приветствовать мою невесту и госпожу, — стараясь погасить в душе негодование, повторил накх.
— А я не рада, — кинула царевна через плечо, глядя на отражение саарсана в зеркале серебряного диска. — Разве я сказала непонятно? Или же речь накхов так отличается от нашей, что маханвир не уразумел смысл моих слов? Если так, повторю их: достопочтенный саарсан, твое присутствие в моих покоях не радует меня. И потому я желаю, чтобы ты незамедлительно оставил их.
Ширам усилием воли подавил полыхнувший гнев и заговорил после маленькой паузы:
— Яснее не скажешь, солнцеликая Аюна. Однако смею тебе напомнить, что я не праздный гость, который навязывает тебе свое присутствие. Мы принесли клятвы перед огнем Исвархи, и эти клятвы священны. Ты носишь мои обручальные браслеты, а я твои. И близок день, когда в храме Солнца верховный жрец обведет нас вокруг священного неугасимого пламени. И наши народы, много лет лишь проживавшие бок о бок друг с другом, станут наконец единым целым — великим народом великой Аратты…
— Ширам, сын Гауранга! — Царевна встала и обернулась так резко, что ее волосы взметнулись золотистым вихрем. — Когда мой отец и повелитель счел правильным, чтобы я разделила с вами ложе и саму жизнь, я, как преданная дочь, не перечила ему. Но сегодня я говорила с ним и повторю тебе — я не желаю этого брака. Сделай же мне драгоценный подарок — избавь меня от своего присутствия! И что за нелепые речи о едином народе? Арьи всегда будут арьями, а накхи — всего лишь накхами, так же как Солнце никогда не станет Луной…
— К чему эти речи, царевна? Для чего ты унижаешь сейчас народ накхов, меня, да и себя заодно? — собрав всю свою почтительность, негромко произнес Ширам. — Я лишь хочу говорить с тобой. Мне это нужно!
— А мне нет. Я не хочу ни слышать, ни видеть тебя.
Царевна величественно указала рукой на дверь:
— Удались, саарсан. И более здесь не появляйся.
— Я ничем не заслужил подобного обращения! — В голосе Ширама прорвалось возмущение. — И никто не смеет говорить со мной таким образом!
Прекрасные глаза Аюны вспыхнули от ярости.
— Не смеет? Ты будешь указывать мне, что делать, а что нет?
— Да! — глядя ей в лицо, сказал Ширам. — Потому что ты произнесла священные слова перед ликом огня и надела обручальные браслеты. А значит, я буду говорить тебе, что делать, а что нет!
— Ах ты, ядовитый накх!
Разгневанная царевна отскочила от столика, опрокинув кресло. Ее служанки, явно знавшие вспыльчивый нрав хозяйки, прыснули в стороны.
— Браслеты?! На, получи!
Она сорвала с запястья левой руки обвивающую его золотую эфу и швырнула Шираму. Тот молча поймал священный браслет на лету и сделал быстрый шаг в сторону царевны.
— Не приближайся! — в страхе крикнула она.
Не обращая внимания, саарсан шагнул еще раз.
— Стража! — завопила солнцеликая Аюна, и четверо воинов тут же ворвались в покои, повинуясь ее крику.
Удерживаемая до поры до времени боевая ярость заклокотала в груди саарсана. В отличие от охранников, в растерянности столпившихся у входа, Ширам не сомневался ни в едином движении. Ярость искала выхода и нашла его. Казалось, он только развернулся, и тут же отсеченная голова одного из воинов отлетела в сторону, а из разрубленной шеи другого ударила струя крови. Изогнутые парные клинки вновь блеснули, и прежде чем оставшиеся в живых стражники успели хоть что-то сделать, как присоединились к своим мертвым сотоварищам.
— Нет! — пятясь, бормотала дочь государя. — Нет, я не хочу… Не подходи!
Не говоря больше ни слова, Ширам подошел к ней, схватил за руку и с силой надвинул браслет на прежнее место.
— И никогда больше не смей его снимать! Даже когда ты будешь всходить на мой погребальный костер, ты должна быть в них!
— Нет…
— Да. — Он перехватил ее горло и легонько сжал.
До удушья было далеко, но царевна обмякла и лишилась чувств.
Ширам внезапно успокоился. Он осторожно положил Аюну на ковер, выпрямился и обвел взглядом место побоища. Четверо мертвых воинов-арьев — это плохо. Это очень плохо… Кому теперь расскажешь, что хотел всего лишь поговорить? Кто поверит?
Что ж, сделанного не воротишь. А значит, очень скоро ему придется умереть. Осталось лишь решить, как сделать это достойно.
— Мой господин…
Одна из служанок царевны выбралась из-за полупрозрачной занавеси в
