Шрифт:
Закладка:
Кто-то сказал Святому Августину: «Я весьма обеспокоен одним вопросом, и ты успокоишь мой ум, если в доброте своей ответишь на него мне. Я слышал, что ты ученый человек». Святой Августин сказал: «Возможно, ты и слышал это, но теперь, когда ты говоришь это мне, я в затруднении». Человек сказал: «В каком затруднении ты можешь быть? Затруднения — для таких невежественных людей, как я». Тогда-Святой Августин пояснил: «После того, как я впервые услышал, что я — ученый человек, я пребываю в затруднении, поскольку теперь я пытаюсь выяснить, где внутри меня находится это знание, но мне не удается его найти. Вначале, в моем заблуждении, в моем невежестве, я верил в это. Но теперь мне верить в это трудно. И все же поведай мне свой вопрос. Ты пришел издалека, так что задавай свой вопрос. Даже если я окажусь неспособным ответить на него, ты по крайней мере получишь облегчение от того, что вопрос был задан. Но пусть даже я буду способен ответить на твой вопрос, неужели ты думаешь, что вопросы правильно разрешаются кем-то, дающим ответы? Ну, задавай твой вопрос».
Человек спросил: «Что такое время?» Святой Августин сказал: «Я боялся, что ты можешь задать именно такой вопрос. Есть некоторые вопросы, ответы на которые мы, как мы полагаем, знаем, но когда они заданы, мы не можем дать ответ. Я определенно знаю, что такое время, но когда ты задаешь этот вопрос, я в затруднении».
Если кто-то задает вам этот вопрос, вы прекрасно знаете, что такое время. Вы вовремя успеваете на поезд, вы вовремя успеваете на автобус, вы вовремя приходите на работу и вовремя возвращаетесь домой. Итак, вы прекрасно знаете, что такое время. Но как только кто-то задает этот вопрос, вы оказываетесь в положении той тысяченожки. Вы знаете даты, у вас есть часы, на стенах висят календари, и все же никто пока не смог дать правильный ответ на этот вопрос. А ответы, которые давались, подобны ощупыванию в темноте — ничего не выяснено.
Если кто-то спрашивает вас: «Что такое душа?» — вы не можете ответить, поскольку вы до сих пор не знаете, хотя она пребывает с вами со дня вашего рождения. Более того, те, кто знает, говорят, что она была еще до вашего рождения. В отношении души нет никаких затруднений, пока никто не спрашивал о ней.
Если кто-то спрашивает: «Что такое любовь?» — то возникает такое же затруднение. Все любят, и даже если не любят, то делают вид, что любят. Сколько же существует повестей о любви? Все повести — это повести о любви, они посвящены любви, потому что человек до сих пор не в состоянии любить по-настоящему. Поэтому он обманывает свой ум, сочиняя повести о ней. Все стихи — это стихи о любви, и человек, у которого в жизни не было никакой любви, начинает писать стихи о любви. Написать стихотворение очень легко, любить же очень трудно. Стихи можно сочинять, рифмуя строки, но любить можно, только вырвав все эти строки. У стихов есть свои размеры и правила, любовь же полностью свободу от размеров и правил. Стихи можно сочинять, их можно заучивать. Но нет никакого способа — никакого приема — сочинять или заучивать любовь. Мы постоянно говорим о любви, и все же если кто-то спрашивает нас: «Что такое любовь?» — мы попадаем в тупик.
Дж. Э. Мур — великий мыслитель, возможно, величайший в этом столетии. Своим логическим мышлением он оказал наибольшее за последние пятьдесят лет воздействие на ум человека. Он написал книгу под названием «Принципы этики». Он приложил огромные усилия при написании этой книги, кропотливо работал всего над одним вопросом: «Что есть добро?» И он работал так упорно над подготовкой этого монументального труда, что я не думаю, чтобы за всю историю человечества кто-то другой работал так упорно над одной книгой. Она была готова после многих лет упорной работы, в которой каждое слово взвешивалось и записывалось после долгих размышлений. В своем окончательном выводе этот логик из Оксфордского университета, этот великий мыслитель, сказал, что добро неопределимо. В конце он говорит, что определять добро — все равно, что определять желтый цвет. Если кто-то спросит меня: «Что такое желтое?» — что я скажу? Я могу только сказать: «Желтое есть желтое». Что еще я могу сказать? Но является ли это определением? Каждый знает, что желтый цвет желтый.
Что бы вы сделали? Вы бы могли сорвать желтый цветок и показать его, говоря: «Вот желтое. Это желтый цветок». Но Мур возражает и говорит, что это не желтый цвет. Вот желтая стена, но это не есть желтый цвет. Вот кусок желтой ткани, окрашенный желтой краской, это не есть желтый цвет. Наш же вопрос таков: «Что такое та желтизна, которую мы видим в желтом цветке, желтой стене или куске желтой ткани?» Так что же вы сказали бы теперь? Вы могли бы сказать: «Вот она, и нечего больше говорить». Мур тоже говорит это. Проделав такую огромную работу над этим вопросом, он говорит: «Самое большее, мы можем сказать, что это есть желтое». Мы можем указать — только намекнуть, мы не можем дать его определение.
Если вы не можете определить желтый цвет, то откажетесь ли вы определить Бога? Если кто-то пойдет к Муру и спросит… но бедняги больше нет с нами… Если бы он был жив, то думаю, что спросил бы его — или если мне случится встретить его в другой жизни, я спрошу его — «Может ли быть определен Бог, если вы даже не в состоянии определить, что такое желтый цвет?»
Даже самые незначительные факты жизни неопределимы. Поэтому, когда я говорю, что жизнь иррациональна, я имею в виду, что она неопределима. Вы можете прожить жизнь, но вы не можете определить ее, и если вы когда-нибудь попытаетесь определить ее, вы сделаете ту же ошибку, которую сделал мудрец этой сутры. Он говорит: «Совершенное выходит из совершенного, и остаток есть совершенное».
Это своего рода загадка, коан вроде тех, который имел обыкновение создавать дзенский Мастер Риндзай. Эти мастера получали огромное удовольствие, создавая коаны, ибо посредством их можно было давать
