перейти на работу в Госплан СССР на пост первого заместителя по сельскому хозяйству. «Горбачев тут же заторопился, поднялся со стула, проговорил: "Я с этой должностью не справлюсь" и, попрощавшись, быстро вышел из кабинета, - рассказывает Байбаков. - Тогда он понимал, как важно, находясь на ключевых постах в государстве, располагать необходимыми знаниями экономических процессов. Став президентом СССР, Горбачев шел по пути, на который ориентировали его советники».

Байбаков пенял генсеку на излишнюю доверчивость к советникам, которые вели его «не туда». В результате быстрого роста зарплаты и отставания производства товаров народного потребления, отмечал Байбаков, эмиссия денег из года в год нарастала. «Если бы мне в бытность председателем Госплана сказали: "Товарищ Байбаков, ты закончил год с эмиссией в 20 миллиардов рублей, не обеспеченной товарным покрытием", я бы с ума сошел, наверное. А при Сталине меня бы обвинили во вредительстве, и если сразу бы не расстреляли, то в лагерь упекли наверняка. Теперь же это называют платой за переход крынку».

Байбаков хорошо помнил, как на встрече в ЦК 8 апреля 1985 года Горбачев говорил: «Если сделать только одно: по-настоящему использовать то, что есть, можно добиться существенного улучшения положения дел в народном хозяйстве». Так почему же тогда не использовали мощный социально-экономический потенциал страны? Почему начали авральный переход от плановой экономики к рыночной?

Главным же преступлением Горбачева перед историей Байбаков считал разрушение социальной системы, на которой держалась страна. «Преодолеть застойные явления», «придать ускорение экономике», «внести элементы демократии в политическую и общественную жизнь» - эта горбачевская риторика выражала стремление перестроить здание социализма, не ломая его основ. Но вскоре стало ясно, что оно перестройке не поддается. Как только из фундамента были вынуты краеугольные камни (страх, партийное всевластие, цензура), началось обрушение. Обнажились социальные язвы. Вырвались на поверхность годами загоняемые под спуд национальные проблемы и противоречия. На предоставленное право открыто выражать трудовой и гражданский протест страна отозвалась шахтерскими забастовками. На дарованную свободу собраний - людским морем на Манежной и в Лужниках. А был еще Сумгаит. Были Тбилиси и Вильнюс. И Нагорный Карабах. И танки в Баку. И статья Нины Андреевой «Не могу поступиться принципами». И «митинговый путч» Гидаспова в Ленинграде. И речь на XIX Всесоюзной партконференции Юрия Бондарева, сравнившего перестройку с «самолетом, который подняли в воздух, не зная, есть ли в пункте назначения посадочная площадка».

Все это вместе взятое и стало, считал Байбаков, предвестием скорого краха державы, начало которому положил Горбачев. «Он знал, что делал, создавая хаос, - пришел к убеждению экспредседатель Госплана. - Видимо, определенные силы, стоящие за его спиной, настойчиво толкали его к "подвигу" Герострата? Почему он оказался их заложником? Это, конечно, станет известным суду истории, и думаю, не очень отдаленному. Нравственное и политическое двурушничество этого человека, его "подпольная" душа, по-моему, ныне видны каждому».

Предъявлять Горбачеву исторический счет за то, что он не сделал или сделал не так, охотников немало. Но беспристрастной «калькуляцией» горбачевских удач и промахов могут заниматься только люди, не связанные с последним, советским, правителем ни общим номенклатурным прошлым, ни служебными отношениями. Байбаков не был таким человеком. 

Часть V.

Последние годы

У истоков «Газпрома»

В августе 1989 года был создан «Газпром». К появлению этого крупнейшего игрока на мировом энергетическом рынке Байбаков, как авторитетный и влиятельный знаток отрасли, просто не мог не приложить руку.

Преобразовать Министерство газовой промышленности СССР в государственный газодобывающий концерн предложил Виктор Черномырдин. Он и был тогда главой Мингаза. Потом рассказывал:

«“Ветры перестройки” бушевали уже вовсю. Ведь что получалось? Я — министр, власть у меня огромная, а сам как кукла на ниточке: ни начальника департамента сменить не могу, ни начальника главка — все только с разрешения или согласования в Совмине СССР. И не за себя обидно — за дело, за людей обидно! Я что, не видел, куда все идет? Что отрасль объявлена “экстенсивной”? Заработанная валюта вся забирается, а и добывающую, и транспортную системы постоянно поддерживать надо, реконструировать, средства нужны, и средства громадные… <…> Мы начали искать выход — что делать дальше? Надо было спасать отрасль. Думали с коллегами… И — приняли решение. Вошли в правительство с предложением, чтобы нам дали возможность уйти из государственной министерской структуры и перейти напрямую — в хозяйственную. То есть такую вот мощную министерскую структуру перевести на систему работы по закону о предприятии. <…> Мы решили использовать этот закон о предприятии применительно к нашей отрасли, преобразовать министерство в концерн».

С этой идеей Черномырдин начал ходить по кабинетам, искать поддержки. Всюду слышал одно и то же: министерство на хорошем счету, прибыль приносит, зачем же вместо него какой-то концерн создавать? «Самое трудное для меня, — вспоминал Черномырдин, — было убедить Бориса Евдокимовича Щербину. Тогда в правительстве были разные комитеты, и он руководил Комитетом по ТЭКу, был заместителем председателя правительства. Щербина был очень цельный человек, с сильным характером. Впервые услышав о Газпроме, он возмутился: “Ты что, хочешь, чтобы я своими руками развалил министерство?” <…> Помню, как Борис Евдокимович долго меня слушал, потом спросил: “Что ты хочешь?” Я ответил: “Чтобы вы меня поддержали”. В конце концов я его убедил. Щербина ответил: “Единственное, что могу пообещать, — я не буду тебе вредить, не буду мешать. Доказывай в ЦК”. А вот Н. К. Байбаков в одно касание, сразу понял преимущество того, что мы предлагали. <…> Нельзя было дальше так — мы остановились, перестали развиваться. Уж кто-кто, а он это знал… Он трезво смотрел на вещи. К созданию Газпрома он отнесся с пониманием».

В 1998 году Борис Ельцин освободил Виктора Черномырдина от должности премьер-министра, и тогда же правительство потребовало от «Газпрома» выплаты многомиллиардной налоговой задолженности. После того как налоговая полиция начала конфисковывать имущество «Газпрома», компания была вынуждена заплатить налоги. В этом году «Газпром» впервые показал убытки. Зазвучали предложения разделить концерн на ряд самостоятельных организаций: по добыче, транспорту, продаже. Того же требовал Международный валютный фонд. В те месяцы Россия ускоренно шла к дефолту и готова была выполнить любые требования фонда ради получения кредитов. Стремясь предотвратить разделение «Газпрома», группа авторитетных специалистов обратилась с открытым письмом к президенту Ельцину. Фамилия Байбакова стояла там первой. Письмо было опубликовано 24 июня 1998 года в газете «Труд». Возможно, именно оно помогло спасти «Газпром» от фактической ликвидации.

Ходатай по общественным делам

В 1993 году Байбакову предложили возглавить