прошли по узкому коридору с ровно подогнанными друг к другу белоснежными татами и спустились на несколько ступенек вниз, где дежурившие самураи вежливо отодвинули золотистую — занавеску, открывая перед гостями небольшое прохладное помещение, по стенам и потолку которого дивным образом перекатывались серебристые волны.

— Какое чудо! — откровенно восхитилась Гендзико, рассматривая диковинку.

Все трое прошли в додзе, где уже были разложены удобные седельные подушки, а за окном светилось небольшое искусственное озеро, около которого росли несколько деревьев, ветви и кроны которых плотно прилегали к каменным стенам.

— Это любимое место нашего господина, да и мое тоже, — управляющий с удовольствием втянул в себя влажный воздух. — Извольте полюбопытствовать, со стороны садика исходит приятная прохлада, здесь можно просто сидеть часами и смотреть на воду. Жаль, что вы прибыли сейчас, а не через две недели. — Он подошел к окну и показал на круглые плоские листья лотосов. — Очень скоро появятся розовые и белые бутоны, и тогда можно сидеть здесь и час за часом дожидаться, когда они переполнятся жизненной силы и… обычно это происходит так: щелчок, еще, еще. Чудо — все они открываются практически одновременно. — Управляющий зажмурился, сжав кулаки, — щелк, щелк, щелк, его пальцы резко раскрылись наподобие лепестков цветов, лицо светилось радостью. — Когда на ваших глазах распускаются лотосы, и вы видите то, чего не видел до вас ни один смертный… открытие цветка — это как откровение Всевышнего… Впрочем, простите, кажется, я совсем заболтал вас. Если вид озера кажется вам слишком… слишком… — он не смог подобрать нужного слова, — я могу закрыть седзи, — он задвинул внутренние ставни, так что теперь отблески солнца на воде весело побежали по прозрачной рисовой бумаге. — Прошу вас, будьте как дома, господин молится сейчас во внутреннем храме и просил меня развлекать вас. Хотя… не хочу показаться навязчивым. Прошу вас, устраивайтесь поудобнее, и если вам что-то понадобится, снаружи стоит пост. Скажите самураям, и они пришлют к вам служанок. — Управляющий низко поклонился гостям и исчез за занавеской с изображением змеи — гербом ордена «Хэби».

Сидя на пятках, Ал раздумывал над произошедшим, Гендзико располагалась за его спиной, ожидая появления великого даймё, и, по всей видимости, плохо представляя, что ее ожидает. Впрочем, она привыкла думать, что всецело принадлежит отцу, от воли которого зависит и жизнь ее, и смерть.

А впрочем, какая разница. Последнее время девушка много думала о том, что даже если отец и откажет ей в привилегии добровольно уйти из жизни, на этот раз она ослушается его и все же покончит с собой. Это решение было новым для обычно послушной и кроткой девушки, оно будоражило, подгоняя бегущую по жилам резвую, молодую кровь, так что бледное лицо Гендзико вдруг осветил румянец.

Когда в коридоре послышались шаги, Ал и Гендзико как по команде низко склонились перед вошедшим Кияма, ткнувшись лбами в циновки.

Кияма повторил их движение, застыв на полу на несколько секунд в согбенном положении. Удивительно, в его возрасте мало кто был способен на такую прыть. Но самому Кияма сейчас, когда вдруг внезапно отступила мучившая его много дней боль, хотелось гнуться и сгибаться. Хотелось двигаться, прыгать и тренироваться с мечом. Хотелось вновь ощутить всю полноту жизни.

За те пять лет, что они не виделись, Кияма, казалось, не постарел ни на один день. Крепкий старик с длинной черной бородой, середина которой была совершенно белой, словно опущенный меч. Его желтоватое, слегка отечное лицо с узкими щелками глаз напоминало лицо самого Будды, сходство увеличивалось, когда Кияма был в стельку пьян или актерствовал перед своими вассалами и послами других государств. В обычной жизни этот светлый образ начисто разрушался его веселыми, разбойничьими глазами, более подошедшими уличному актеру или предводителю нищих ронинов, нежели благородному даймё, главе даймё христиан.

Сегодня вместо традиционного кимоно на Кияма были надеты темная парадная накидка и широкие, неудобные штаны хакама. В руках был традиционный веер.

— Должно быть, ситуация, с которой ты приехал ко мне, Алекс, действительно такой важности, что ты не побоялся привести сюда своего ребенка? — Кияма говорил по-русски с расстановкой, должно быть, давно не упражнялся в этом языке, так что теперь ему приходилось подыскивать слова.

— Ким, у меня беда, — начал было Ал, но Кияма поманил рукой смиренно дожидающуюся Гендзико и, когда та подошла ближе, нежно погладил ее по щеке, отчего девушка невольно зарде-лась.

— Как прекрасно твое чадо, Арекусу Грюку, — произнес по-японски Кияма, добродушно глядя в глаза Гендзико. — Сколько тебе уже лет, дитя мое?

— Пятнадцать… — Девушка с опаской поглядела на отца.

— Кияма-сан — мой давний друг, — помог ей Ал, — если со мной что-нибудь случится, он заменит тебе отца. Так что, как говорится, прошу любить и жаловать.

— Это великая честь для меня. — Гендзико грациозно склонила перед даймё свою лебединую шею.

— Твоя дочь — редкая красавица. Я начинаю чувствовать себя моложе в присутствии столь изысканной дамы. — Кияма огладил бороду. — Прошу тебя, на все время, что ты будешь находиться в моем замке, чувствуй себя здесь, точно в своем родном доме. Распоряжайся всеми слугами. Вы ведь погостите? — Он поглядел на Ала, и тот был вынужден кивнуть.

— Вот и хорошо. Твой отец учил тебя верховой езде? — поинтересовался Кияма.

— Да, конечно. — Гендзико снова зарделась.

— Что ж, в таком случае на завтра я объявляю соколиную охоту в честь нашей дружбы и очаровательной Гендзико-сан. — Он подмигнул девушке. — Сейчас мои служанки покажут тебе твои комнаты, там ты помоешься, переоденешься и немного отдохнешь, а чуть позже мы вместе с твоим отцом зайдем за тобой, чтобы побродить вместе по моему новому саду. Позже будет пир, который я устрою в его и твою честь.

Гендзико восторженно кивнула, и тут же Кияма хлопнул в ладоши, вызывая служанку.

Когда Гендзико скрылась из виду, Кияма тяжело вздохнул и, поднявшись сам, принес себе и гостю саке. На этот раз даймё уже не выглядел помолодевшим и веселым. Он поставил столик перед Алом и налил по полной чашке.

— Можешь ничего не говорить. — Кияма старался не смотреть в сторону Ала. — Я оставлю у себя Гендзико и позабочусь, чтобы она никогда не встретилась со своим братом.

Кияма залпом выпил содержимое чашечки, виновато глядя на Ала.

Ал осушил свою чашку.

— Если не возражаешь, я бы предложил тебе отдать твою Гендзико моему старшему сыну в качестве второй наложницы… — Он неуверенно покосился на бутылку, и Ал, не заставляя себя просить, плеснул в чашки.

— Я хотел спросить тебя, Ким, — Алу никогда не нравилось саке, но Кияма не подумал предложить