куда всматривался он за его смыслом. Думал Сеня: а почему дали Соколу всю навигацию доходить, почему, допросив мальчишку Броньку, не поднялись к нему однажды мужики из деревни и не сказали пару слов, после которых Соколу не захотелось бы и дня единого на Ангаре оставаться?

Зашла Олька, кобель кинулся ей навстречу, вызывая на игру, принялся подпрыгивать. Олька по-хозяйски прикрикнула на него, он отошел и, склонив на сторону голову, наблюдал за нею.

– Что, Оля? – спросил Бронислав Иванович.

– Счас пойду поросят кормить, – сказала она.

– Помочь тебе?

– Ой, да что вы! Разве я поросят не накормлю? Мне это в привычку.

Она продолжала всматриваться в него, изучать.

* * *

Сеня вернулся домой, постоял во дворе, отдыхая среди родной хозяйственной заставы и прислушиваясь к звукам, с которыми вплывала деревня в ночь. Уж смерклось, синева сгустилась, ущербная луна, подворачивая бок, выезжала в небо из-за избы, звезды только проклевывались: блеснет искоркой и погаснет, неподалеку блеснет другая, а повыше третья – так, продираясь, и вздувают друг дружку. Хорошо вечером перед сном постоять перед разгорающимся небом, перед первым ночным облучением, показывая и свое, соединенное со всем миром присутствие; хорошо, ни о чем не думая, расслабленно и сладко вдыхать в себя вечную жизнь. Сеня бы еще постоял, даже шагу одного делать ему не хотелось, но предстоял завтра трудный день: с утра надо в поле потяпать картошку, после обеда должен был подойти катер, с которым Сеня заказывал комбикорм, а вечером сговорились с Брониславом Ивановичем посидеть у него, у Сени.

Галя уже спала, и Сеня, чтобы не тревожить ее, не пошел в избу, решил переночевать в летней кухне.

Что-то щемило у него в душе… Что-то дальнее, наплывающее…

Он разделся, убрал в кухне электрический свет и лег. Перед сном надо думать о чем-нибудь легком, сносящем; Сене представилось, как все добрые слова, сказанные сегодня о Толе, хоть пешком пойдут, да найдут в любой неизвестности мужика, прикроют своим теплом его косточки.

После тьмы, упавшей на погашенное электричество, Сенина избушка наполнялась в два окна ночным светом, как шар наполняется воздухом, и расширялась, приподнималась.

Что-то все-таки не давало Сене покоя, скреблось, томило. Что-то заронил он в себя, как уголек, и вот теперь оно тлеет, от дыхания вздувается, взбаливает. Не было вроде никакой причины, чтобы неаккуратно в себе наследить, не должно быть там ничего востребовательного, такого, чтобы вмешалась совесть. Да и не так совесть вступает. От чего-то сильного, как от удара, она вспыхивает огнем и долго-долго потом ноет, донимая, но и не пряча, из-за чего она пытает. Здесь же – совсем из ничего. Будто неуютно улеглась душа.

Сеня повертелся-повертелся и поднялся, вышел. Звезд подсыпало, земля лежала в серебристой дымке, избы сдвинулись плотнее. Но не было хорошей тяги сегодня в небе, и горело оно вполнакала, блекло. Сеня запрокинул голову, опустил, снова запрокинул, прислушиваясь к могучему дыханию неба, и показалось ему, что под вышними вздохами и выдохами ощутимо волнуется земля под ногами, что качает его. «Вот, – случайной мыслью подумалось ему, – и сами не знаем, где живем».

Он опять лег, закрыл глаза и прислушался. Тихо-тихо было, час пал недвижный, и в этой тишине сделалось ему еще неспокойней; или не встало на место, или с места сошло, но что-то в нем было не так. Сеня ворочался, перекладывал себя с боку на бок. Днем Галя варила в кухне поросятам картошку с чем-то еще, дух стоял кислый и вязкий. Все мешало, а больше всего человек в таком положении мешает сам себе.

Он снова поднялся, решительней и злей. И оделся. Раз «завелся», надо хоть холостого хода дать, пройтись, встряхнуть в себе то, что встало там наперекосяк. Но куда среди ночи идти, чтобы не всполошить собак, кроме берега? Сеня прошел своим огородом, перелез через прясло и узким проулком стал спускаться к воде. Как только остались за спиной огороды, среди догнивающих пней сведенного еще в годы затопления леса вразброс зачернели металлические сварные будки для лодочных моторов. Тут же, справа, и Сенина будка рядом с Толиной, теперь пустой. Лодку после Толи нашли и пригнали, но Надя с глаз долой продала ее вместе с мотором.

У берега утомленно чмокала вода – ни отчего, может быть, от лунного света. Было безветренно, тихо – ни перекатов на этой воде, ни плеска рыбы. Перевернутое небо шевелилось внизу рваными, слабо мигающими лоскутами.

Сеня отыскал свою лодку, переступил в нее и сел в носу, вглядываясь в море. Оно отсвечивало темно, матово, но среди темной поверхности, как полыньи, плавали светящиеся разводы. Противоположного берега не было, вода и небо подкладывались там друг под друга и сливались. Здесь от береговой воды пахло тленом и бензином. Лодки протянулись на всю видимую длину вправо и влево и терлись боками, поскрипывали.

Нет, не в себе был Сеня и не сразу обнаружил, что его лодка в корме залита водой. Но откуда взяться ей? Дождя в последние дни не было, не было и большого ветра, чтобы нахлестать через борт… Ребятишки нахлюпали или прохудилась посудина?

Носовой бардачок был только примкнут на замок и открывался просто. Сеня нашарил внутри металлическую консервную банку и осторожно, чтобы не шуметь, принялся вычерпывать воду. Протекает все-таки лодка или ребятишки? Сеня знал уже, что следующее, что он сделает, – пойдет за мотором. И что нет такой силы, которая удержала бы его от этого шага.

Через пятнадцать минут он стоял в корме рядом с задранным мотором, выталкивал шестом лодку из набившегося плавника и прислушивался к себе: что там – соглашается или нет? Ничего было не понять, он почувствовал только возбуждение: дальше, дальше. Пугало одно: сейчас взревет мотор и рухнет разом вся вселенская плотная тишина и осыпью посыплется, покатится вслед за ним, указывая виновника. Услышат мужики в деревне и чертыхнутся сквозь сон: кому еще жить надоело?

Сеня вывел лодку на чистую от хлама воду, развернул ее носом в море и еще раз осмотрелся, уже ничего от нетерпения не видя. В носовой камере он отыскал меховую поддевку и вязаную шерстяную шапочку и натянул их на себя. Прорезиненный, шумно, почти до бряка, шуршащий плащ подстелил на сиденье, он может понадобиться позже.

Мотор взялся быстро, всего после нескольких прихватов, и заплясал, задергался, требуя газа. Разминая лодку, Сеня чуть газанул. Приготавливаясь, он закурил, обвел взглядом темное полотно воды с щербинками от звезд и только тогда решительней отвернул ручку газа. Лодка рванулась.

Толя по дневному свету мог сразу сворачивать