Нуска ожидал рассказ, но с губ учителя вдруг сорвалась легкая песня. Она лилась, переполняясь светлой дэ, заполняла собой тесную комнату и вырывалась за стены, в долину. Светлой энергии вскоре оказалось так много, что все помещение замерцало: в хижине стало светло, как днем.

Лекарь прикрыл глаза и привалился к плечу учителя. Он не понимал ни слова из песни. Видимо, она была на кнонском языке. Но даже так Нуска догадывался, о чем говорилось в этих строках.

Нуска чувствовал, как на душе становится тепло и ясно, словно наступил вечер теплого сезона. Он ощущал на своих губах привкус молодого вина, слышал стрекот ночных насекомых. Разве может безродный хаванец исполнять песни так, чтобы сердце пускалось в пляс, а перед глазами мелькали давно позабытые воспоминания?

Минхэ прервал песню и начал рассказ, и его голос был таким же певучим и приятным для слуха:

– В том году на Кнон опустилась тень. По земле бродили невиданные твари, что терзали города и держали в страхе селян. В рассыпанных на склоне домах женщины прятали детей, но напасть не миновала ни одно из их ветхих жилищ. Беда пришла, растоптала надежды и плюнула людям в лицо. Денно и нощно обездоленные дети бродили по округе, воруя съестное, подбирая объедки. В свободное время они играли. Только один ребенок не катал шарики из грязи, не плел венки из кроваво-красных арцунов. Он вставал по утрам, умывался росой и бежал в манящие свежим дыханием горы. Дни были так коротки, а его желания – безграничны. Один соседский ребенок так ловко управлялся с дэ, что вызывал зависть каждого. Дети били его, закидывали камнями, но только этот мальчик не находил прелести в издевках. Он хотел быть таким же. Он хотел слиться со струящейся по равнине дэ воедино.

Не было учителей. Не было наставников. Деревня была бедна, и жили в ней старики, женщины и дети. До полудня мальчик копался в полях. А затем покидал родной дом и скрывался в горах, час за часом взбираясь вверх, на вершину. Чем старше становился этот ребенок, тем сильнее становились его желания. Как-то раз, достигнув середины горы, он попал под обвал. Неделя, проведенная в груде камней, без еды и воды, в тишине, научила его призывать свет. Канал, тонкий, как виноградный ус, теперь пронизывал его тело. Когда мальчик вернулся в деревню, красные цветы расцвели не только на обочинах, но и в жилых домах, на тропах, на полях. Мальчик неделю копал могилы и хоронил односельчан одного за другим. Он не плакал, но и не знал больше, кем является и куда должен идти.

Горы манили его с новой силой. С новой силой, что переполнила его мускулистые руки, он полез на вершину, намереваясь в этот раз достигнуть пика во что бы то ни стало. В тот день, когда мальчик взобрался на гору, он узрел раскинувшийся перед ним бескрайний мир и закричал. Так он встретил свое двенадцатилетие.

Путь был тернист. Горы покаты. Небеса безжалостны в своем желании сломить заново рожденного сурии. Каждый, не имеющий рода и племени, оказавшись на дороге, сможет понять, как трудно жить, под ногами не зная опоры. Дни тренировок, дни голода, дни в поисках еды. Так скиталец достиг крупного города, где стал простым работягой. Он хотел учиться. Мечтал повидать мир. Желал встретить любовь, как и все молодые люди. Прошло несколько лет, но он так и не мог назвать себя сурии. Он скитался из угла в угол, делил пищу с уличными собаками, ночевал под открытым небом и видел в этом нечто особенное.

Как-то раз, отдалившись от города, он встретил на своем пути пещеру. Вся равнина перед ней обросла костями, а дикие твари сновали в тени, лелея надежду о легком ужине. Юноша вырвал из земли давно иссохшую кость и пронзил ей одну из тварей. Затем вторую, третью. И продолжил свой путь, питаясь одной ядовитой плотью. Юнец заболел, но тогда и научился взывать к помощи света. Маленькие крылатые создания пожалели молодого сурии и поделились с ним своей дэ. Светочи ни на секунду не покидали юношу, пока он пересекал равнину, держа путь к таинственной пещере.

Там он и встретил свой закат и рассвет. Умерев и возродившись из крови и пепла, он смог поразить вожака тварей. А затем сделал своим оружием его ребро. Юноша был дик, необуздан и все хуже и хуже понимал человеческую речь. Он спал и ел в одиночестве, пока в один день в пещеру не вступила молодая хаванка. Она тоже бежала и пряталась. Ее мучители были так страшны, что и дикий юнец, с ног до головы покрытый грязью и кровью, не вызвал у нее отвращения.

Молодая дева научила его всему. Шаг за шагом она прорубала путь к его сердцу, пока он не начал говорить. Он уже не был тем диким ребенком. Теперь он стал молодым семнадцатилетним сурии, который поет песни и поутру выбирается из жилища, чтобы искупаться в реке.

Они были близки. До тех пор, пока юноша не захотел продолжить свои странствия. Он вновь хотел повидать горы, ощутить в жилах силу и побывать в пылу битвы. Дева не разделяла его желаний, но и противостоять пылкости юноши не могла. И в один из дней, в череде бесконечных странствий, во время восхождения на северный пик, она умерла. Пока юноша пытался вернуть к жизни свою спутницу, он осознал, что внутри нее уже билось второе сердце. Так поздно он понял, что едва обретенная им семья погибла. И он один был причиной смерти любимой девы и собственного ребенка.

Много лет прошло с того дня. Юноша стал мужчиной. Повидал мир. Но больше не желал возвращаться к людям и жить среди них. Каналы росли, и мужчина учился управлять светлой дэ. Его дни превратились в кромешную бездну. С утра и до заката он, не жалея себя, терзал собственное тело. Каждое ранение, полученное в битве с другим сурии или тварями, прорывало новые пути в его теле. Мужчина рвался в бой, почти умирал и вновь возвращался к жизни, словно на него было наложено проклятье. Сколько раз он пытался умереть, столько же раз небосвод и бездна отвергали его. Так, день за днем проводя в битве, умирая, теряя сознание от голода и усталости, он стал истинным сурии.

Кнон, объятый огнем войны, призвал его к ответу. И мужчина выступил против завоевателей и провел много лет, сражаясь и