Шрифт:
Закладка:
Он было уже помчал на всех порах, без предупреждения бросив товарища. Но в какой-то момент — возможно, когда он обнаружил несколько десятков патрулирующих стражников (интересно то, что раньше он их не видел) — он повернул назад и с чувством полного разочарования в себе и в сущности безответной любви направился ко дворцу, где в апартаментах его дожидалась уже остывшая кровать.
— Это всё твоя вина! Почему ты лишаешь меня всего самого простого?! человеческого… — со слезами на глазах вопила Лисан в адрес отца, который, казалось, с абсолютным безразличием слушал её. — Наследства, любви, внимания, уважения, свободы — всего этого у меня давно нет, но не трогай, пожалуйста, хотя бы моё право любить и быть любимой кем-то, если ты этого дать не способен!
— Успокойся, дочь. Если ты про того юношу, который пару недель тому был у нас, то не волнуйся зазря. Он ушёл сам, выразив при этом свое собственное нежелание быть более нашим гостем, — невозмутимо и равнодушно ответил отец.
— Да потому что это ты довёл его! Ты ведь настолько алчен, черств, надменен, что ни во что не ставишь других людей! Для тебя быть не может того, чтобы кто-то был равен тебе! Ты просто жалкий гордец с надутым эго! — выпалила она, после чего вмиг побелела от осознания того, что посмела сказать в сторону отца эти слова.
В доме больше никого, кроме прислуги, не было. Потому Мендель уже не смог бы в случае чего заступиться за Лисан.
— Всё сказала, дочь?
И это был тот момент, когда пара на первый взгляд безобидных слов ранят сильнее кнута. В одну секунду Лисан Лузвельт поняла, что поступила в высшей мере грубо в отношении её отца.
— Спасибо, дочь. Не думал, что какой-то чужак, впервые оказавшийся в твоей жизни, станет для тебя важнее человека, который вырастил тебя, — добил Назар Лузвельт.
После подобных слов Лисан была вынуждена своей совестью извиниться. Но высказывание уже оставило определённый опечаток в сердце барона.
Тем временем Адияль решил написать письмо брату, прося помощи в его сложившейся ситуации. В целом, содержание письма было не столь интересным. После банальных расспросов об их с отцом жизни, он пересказал все события, начиная с недельной давности (другие он уже поведал ранее), и в заключение попросил дать совет. Отправив его и вернувшись в апартаменты, он застал Артура, который почему-то оделся весьма странно и несуразно, что было на него не похоже. И на свое удивление услышал из его пьяных уст:
— Эди, собирайся, мы едем в одно замечательнейшее место!
Даже не собираясь слушать отговорки друга, Дебелдон силком затащил Адияля в экипаж и дал команду извозчику гнать к ближайшему кабаку.
— Да чтоб полюднее был! Слышал? Полюднее чтоб был!
— Дружище, я устал, правда… Давай я немного отлежусь в тёплой постели, отдохну, соберусь, и поедем чуть позже, — предложил Адияль, не вставая с сиденья.
— Нет, нет, нет! Эди, ты уже который день просто лежишь без какого-либо настроения. Это нужно лечить, с этим нужно бороться. А лучше всего в компании друга, алкоголя и девушек, которые не обременены общественными нормами морали. Прошу, не трать ты зря ценные минуты жизни!
— Артур, прошу, оставь меня одного. Я хочу спать, я не хочу ничем наслаждаться, — вяло и уныло продолжал гнуть свое Леонель с пустым и беспомощным взглядом, устремленным в никуда.
— Выйди сперва из экипажа: тут ты не сможешь спать, сколько тебе вздумается, — сказал Артур, но Адияль словно пропустил это мимо ушей. — Кучер, прошу простить за эти неудобства, держите, — он передал несколько звенящих монет, — подождите где-нибудь в стороне.
Извозчик и думать не стал, рванул в трактир, возле которого они и остановились.
— Это гиблая затея, Артур. Лучше бы отправил меня домой.
— Ты меня раздражать начинаешь! — буркнул Дебелдон.
— Так оставь меня. Чего неясного в том, что я всего лишь устал?
— То, что ты устал уже как месяц! Я волнуюсь за тебя, за твоё состояние, дурень!
— Не стоит, я в полном порядке. Правда.
— Нет, не в порядке, — настаивал Дебелдон, стаскивая Адияля с сиденья экипажа.
— Да отстань же ты наконец! — рявкнул Леонель, ударив ногой по лицу Артура, пока сопротивлялся его попыткам насильно стащить себя с экипажа.
— Господи, Адияль! У меня кровь пошла! — со злобой процедил Дебелдон, протирая стекающие с губы струйки багровой жидкости. В отместку он решил рывком столкнуть Адияля, что у него благополучно и вышло. Леонель рухнул прямо на землю, подняв облачко пыли.
Обозленный Адияль встал и грубо толкнул товарища, утверждая, что из-за него теперь вновь начнёт болеть спина.
— А нечего было мне губу разбивать!
— Я тебя предупреждал, что не надо меня трогать!
— Как же ты мне надоел! — заорал Дебелдон и бросился на Леонеля.
Секундой позже эти двое уже во всю катались на пыльной земле, демонстрируя нечто вроде борьбы. И так, пока к ним не подошли городские полицейские. Церемониться те не стали и тут же арестовали бузотеров.
В камере заключения для дебоширов, нарушающих общественный порядок, Артур и Адияль, оба в грязи и потрепанные, сидели по разные стороны, специально даже не глядя друг на друга. Естественно, когда их брали под стражу, они пытались объяснить, что произошло недоразумение и они вполне адекватны, но сотрудники правопорядка Лерилина, славящиеся лучшими результатами в этой сфере, пропустили мимо ушей их объяснения, которые, впрочем, слышать из уст тех, кто попадал в это учреждение, было отнюдь не ново.
Спустя час безмолвия они оба разошлись сперва тихим и осторожным, а затем громким и эмоциональным смехом. Их гогот был отчётливо слышен аж за пределами каменной коробки, где они пребывали, целых полчаса, пока у обоих окончательно не сдали лёгкие, а живот не горел адским пламенем.
— Я не могу больше… такой абсурд в моей жизни — что-то новенькое, конечно!.. — произнёс Адияль осипшим голосом.
— У меня так проходит примерно треть дней месяца, — почти беззвучно сказал Артур, гладя разболевшееся горло.
— Не смеши, не смеши!.. я уже не могу… лопну вот-вот!..
— А я, кажется, свой мочевой пузырь смехом накачал… Не хихикай! Я серьёзно говорю!
— Да как же не хихикать, если смеяться я уже не
