— Просто не пытайся руководить мной, и все будет хорошо. — Сын встал. — Ой, уже поздно, а завтра экзамен.

В номере отеля Дэн снова вспоминал весь вечер. Что такое с этой молодежью? Все, что ни скажешь, они толкуют по-своему. Как с ними говорить, чтобы они слушали и отвечали по-взрослому?

Он вспомнил строчку из письма, полученного утром от сестры из Барнардз Кроссинг: «Хотя он здесь работал больше шести лет, он никогда не был популярен в общине, разве что у молодежи до двадцати лет, а они не участвуют в выборах». И поискал в ящике стола предыдущее письмо, где она указала адрес ребе Смолла.

Глава 24

— Это книга мнений израильтян — не официальных лиц и не больших шишек, а людей с улицы: евреев, арабов, мужчин, женщин, молодых и старых, — с увлечением говорил Стедман. — Видите, ребе, когда говоришь с официальным лицом, получаешь официальное мнение, которое уже звучало в прессе. А когда говоришь с простыми людьми, видишь всю ситуацию изнутри.

— А как вы это делаете? — спросила Мириам. — Останавливаете людей на улице?

— Иногда, миссис Смолл, но я им не говорю, что беру интервью, я действую осторожнее. Вот идет человек по улице, и я спрашиваю, как пройти туда-то (а это как раз в его сторону). Обычно мне отвечают, что идут туда же, и я присоединяюсь. Мы начинаем говорить, и если становится интересно, я включаю свой магнитофон — он управляется из кармана, и люди его не замечают. А вернувшись к себе, я все помечаю, так что могу на досуге все разобрать и записать.

— Вы интервью ведете на английском или на иврите? — спросил ребе.

— На иврите, идиш, английском и даже французском. Мой идиш безупречен, французский неплох. Разговорный иврит тоже недурен, я здесь бывал уже десятки раз. Последний раз — не больше года назад. Так что все идет вполне сносно, за исключением одного случая — мне попался интеллигент, который говорил слова, которых я не знал. Но в чем преимущество магнитозаписи? В том, что я могу слушать все несколько раз и искать нужные слова в словаре.

— Но как вам удавалось сформулировать вопросы, если вы не понимали его ответов? — спросил ребе.

— О, суть я понимал, а нюансы были не столь важны. Хотите как-нибудь послушать эти пленки?

— Да, очень, — кивнул ребе, — хотя не думаю, что школьный французский сильно мне поможет.

— У меня не так много материала на французском, только из ресторана, где было много евреев-сефардов из Северной Африки. Может, пойдете со мной, если завтра утром не заняты?

— Завтра не занят.

— И вы, миссис Смолл.

— Я бы рада, но должна быть утром в больнице.

Когда наутро они встретились, Стедман сказал:

— Может, это к лучшему, что миссис Смолл не смогла пойти. Втроем трудней вести беседу.

— Возможно, вы и правы. Кстати, Мириам просила меня узнать, придете ли вы завтра к нам на ужин. И пусть ваш сын тоже приходит.

— Рой вечно занят, я вижу его раз в неделю, когда мы вместе обедаем. Я стараюсь особо не вмешиваться в его жизнь. Не уверен, что он завтра свободен, но спрошу.

— Я думал, что раз завтра Суббота, то он будет свободен. Ему понравится Субботняя еда, и я бы хотел с ним познакомиться.

— Я бы этого тоже хотел, ребе. — Дэн поколебался и решился. — Сказать по правде, я не знаю, как с ним общаться. Когда мы с его матерью развелись, ему было десять. Я имел право его навещать, но по работе слишком долго отсутствовал в Штатах. Жена не позволила наверстать упущенное время, и я ее не виню, ведь это нарушило бы его распорядок. Но теперь я его редко вижу. Я старался поддерживать связь письмами и звонками, но это не одно и то же. Я думал, что мы оба здесь одиноки и сможем узнать друг друга, но он держит дистанцию, и я не могу к нему пробиться. Иногда мне кажется, что он меня ненавидит. Если я пытаюсь интересоваться его учебой, проблемами, давать советы, он заявляет, что я вмешиваюсь в его личную жизнь.

— А может, так и есть?

— Но я — его отец.

— Биологически, — вздохнул ребе. — Сын обращается с вами, как с чужим, потому что вы чужой.

Они остановились на переходе в ожидании зеленою света. Стедман подождал, пока перейдут улицу, и лишь потом ответил:

— Но что я должен делать? Я вижу, что он делает глупости, и не должен вмешиваться? Как я понял, все его друзья по университету — арабы. Когда я предложил подружиться с еврейскими студентами, потому что его теперешние приятели глупы или опасны, он только рассердился.

— Вы так же рассердились бы на него, стань он критиковать ваших друзей.

— Это большая разница.

— На самом деле не очень большая, тем более в его глазах.

— Так какой же ответ?

— Пока никакого. А вот если вы станете думать о нем как о постороннем человеке, с которым встречаетесь, но ни во что не вмешиваетесь, то скоро можете стать друзьями.

Стедман развел руками, умоляя ребе его понять.

— Но я хочу ему помочь, подсказать, как правильно жить, направить в нужную сторону.

— Но только как друг.

Ребе видел, что Стедман разочарован и вряд ли примет его совет. Они молча прошли квартал, вдруг Стедман схватил его за руку и куда-то показал.

— А вот и ответ.

Ребе взглянул, но ничего необычного не увидел.

— Вывеска: «Торговля машинами Мевамета». Когда я только приехал, я сказал Рою, что хочу арендовать машину и поездить по стране, и пригласил его с собой выбрать. Так знаете, он очень заинтересовался этой идеей.

— Вы думаете, что, выбрав машину, решите вопрос?

— Ребе, пока вы не поймете, как юноши относятся к машинам, вы их не поймете. Остановимся на минуту? Я видел их рекламу в газете. И только узнаю, какие тут машины и цена.

Там оказался скромный гараж с несколькими разобранными машинами. В углу возле окна стоял рабочий стол, заваленный бумагами, на нем — оправленная в дерево табличка: «Торговля машинами Мевамета». К ним подошел пожилой механик с бородой.

— Мистер Мевамет?

Механик указал на табличку.

— Вам торговлю Мевамета? Это здесь. А Мевамета нет, он уже пару дней болеет.

— А разве магазин не его? С кем еще можно поговорить?

— Ни с кем. Мы к нему не имеем отношения, он просто держит здесь свой стол.

— О-о, — Стедман был разочарован.

— Вы, может, насчет машины? Покупаете, продаете?

— Хочу купить,