Соня развернула пожелтевшую бумагу и увидела небольшой предмет. Не сразу поняла, что это такое, задумчиво покрутила в пальцах, подняла взгляд на Надю.

– Медиатор?

– Медиатор из ракушки.

– Красивый. Только я так и не научилась играть, – она уронила руку на стол, медиатор шлепнулся рядом с блестящей ласточкой. – Надь, что с нами стало, с нашими мечтами, с нашей жизнью? Почему все так сложилось? – Соня больше не плакала в голос, слезы тихо и беззвучно текли по щекам, она их не стирала, словно не чувствовала.

– Ты так говоришь, как будто ничего хорошего в ней не было, и она уже закончилась. Ещё все впереди. И не смей больше просить у меня прощения. Я тебя давно простила.

Соня отвернулась к окну. Не смогла произнести такую же фразу. Она Надю не простила и вряд ли когда-нибудь простит. И эта обида уже восемнадцать лет стоит между ними стеной, отравляет ей жизнь и заставляет задумываться: а что, если бы?

***

Соня сидела на качелях, разглядывая абрикосовый сад, деревья уже отцвели, но на смену им пришла липа, заполнившая воздух приторным ароматом. Одно-единственное дерево за домом пахло сильнее, чем целый сад. Вдоль забора благоухали пышные пионы. Вот и нашлось у них с бабушкой общее – любовь к этим цветам. Соня тоже любила пионы, особенно розовые.

В сад вышла, чтобы подготовится к ЕГЭ, учебник лежал на ее коленях, но страницы листал ветер, а читали пчелы. Уже час она таращилась то на небо, то на цветы, то на прохожих, мелькающих за пределами усадьбы. Соня ощущала себя наблюдателем жизни, потерявшим связь с действительностью. Зачем ЕГЭ? Зачем вообще все это, когда весна душит эмоциями и невозможно зацепиться хоть за какую-то приземленную мысль. Ею овладело утомительное ватное безразличие ко всему, кроме того, что происходило внутри нее.

У забора шла оживленная беседа между бабушкой и соседом.

– И что это за фрукт?

Феодосий Аристархович протянул миску с крупной, как яблоки, клубникой.

– Ягода, между прочим. Сорт «Мальвина». Какой чудовищный пробел в вашем образовании, уважаемая Ольга Станиславовна.

– «Мальвине» не положено плодоносить в мае.

– Она тепличная.

Ольга Станиславовна взяла одну ягоду за хвостик и скептически скривилась.

– Ей не время сейчас спеть. Нельзя форсировать созревание. Суррогат это. Вы торопите события.

Феодосий Аристархович забрал клубнику и, положив в миску, отошел на шаг от забора.

– Иногда полезно форсировать.

– Порой недопустимо.

– Необходимо.

– Опасно.

– Эта клубника спелая, ее можно смело есть.

Бабушка едва заметно пожала плечами.

– Не приму не вызревшую естественным путем ягоду. Подделанную и ненатуральную несите своей жене.

– Вот и понесу, соседка, уважаемая сегодня меньше, чем вчера.

Соня наблюдала, не вслушиваясь, все что нужно она разглядела и без слов. С таким же успехом они могли обсуждать состав машинного масла, каждая фраза содержала другое значение, понятное только им двоим. Тетрадь упала с коленей Сони вверх обложкой, голоса притихли, природа затаилась. Соню пригвоздило потрясающим по своей ясности озарением – она любит Марка. Словно кирпич упал на незащищенную каской голову. Только что ей делать с этими чувствами? Он-то ее ненавидит. Вспомнив, как он выгнал ее из своей комнаты, Соня поморщилась. Она тоже ненавидит Марка, но это не мешает его любить.

Соня подняла тетрадку и побрела в дом. Не прочитала ни строчки, только немного успокоила совесть, познакомившись с темой завтрашней контрольной. Больше недели Соня пребывала в туманном состоянии. Впервые жизнь внутри нее значила больше, чем окружающий мир. Мысли клубились, как предгрозовое небо, отгораживали от действительности туманной стеной. Соня ходила в школу, как обычно, беседовала с Олесей и ее компанией, оказывается, это можно делать на автомате, так же, как и выдавать улыбки. Только учиться на автомате она не смогла. Всё чаще сдавала в лучшем случае незаконченные работы, в худшем – пустые листы. Карина Давидовна с большим удовольствием влепила две двойки подряд, Петр Петрович взволнованно присматривался к Соне и не вызывал к доске, а под неправильно решенными задачами выводил несмелую четверку.

Соня потеряла способность вникать и понимать, витала в облаках. С тех пор как Марк вернулся в школу, каждый день прислушивалась к его шагам. Их легко было узнать, только он перемещался словно трехногий конь с одним неподкованным копытом. Они больше не спорили на уроках, не разговаривали и не переглядывались. Это была другая война, хуже холодной, хуже ледяной: если их не существовало друг для друга, то не существовало вообще в этом мире. Соня с удивлением поняла, что давно не слышала голоса Марка, к доске он не выходил, просто отказывался, даже не пытаясь прикрыться травмой, просто отвечал: «Не готов».

Почти три недели прошли в молчаливом игнорировании и посещении школы для галочки. Соня просиживала уроки в праздном отупении, отсчитывая минуты до звонка. Приближался день ее рождения, Олеся все чаще напоминала о вечеринке и о приглашениях, розданных еще месяц назад. Ее интересовал список получивших заветный прямоугольник. Составлять его помогала Олеся, и теперь она переживала, что Соня могла добавить неугодных персон, в первую очередь, Сергея. Размолвку между главным красавчиком школы и свергнутой королевой не обсуждали только завхоз и гардеробщица. Не было громкой ссоры, но то, что они перестали общаться, заметили все. После того как распалась самая красивая пара школы, Олеся приняла сторону Сони. Это стало большой неожиданностью, в первую очередь для самой Сони.

Насчет списка Олеся могла бы не переживать, Соне даже в голову не пришло позвать бывшего парня. Её вообще сейчас мало что волновало, даже косые и откровенно глумливые взгляды некоторых школьников, которые еще недавно замирали от восхищения, когда она проходила мимо.

После трех контрольных: по биологии, физики и химии, – проплывших, как грозовое облако, где-то на горизонте, Тихомирову и Абросимова попросили пройти к директору. Класс затаился, предвкушая сенсацию. Оставшиеся учебные недели к доске вызывали мало, больше писали самостоятельные и готовились к ЕГЭ, причину, по который будущих медалистов требуют на ковер, разгадать не смогли, придумали свои, пикантные и ужасные.

Как только прозвенел звонок, Марк принялся собирать рюкзак. Соня не стала его дожидаться, пошла первой. На костылях он все равно придет позже. Толкнув дверь в приемную, она поздоровалась с секретарем.

– Добрый день.

– Тихомирова? Садись, жди.

Едва Соня примостилась на краешек кресла и сложила руки, как двери распахнулись, и вошел Марк. Секретарь подняла взгляд, кивнула на свободное кресло у стены.

– Абросимов тоже жди, пока вызовут.

Марк прошел мимо Сони, сложив костыли, прислонил их к стене и, опираясь на ручку кресла,