Марфы Борецкой. Означало бы это гибель России? Конечно, нет, только наряду с Московским государством, пропитанным татарщиной, появилось бы северное польско-литовское русское государство западной ориентации, несравненно более демократическое и свободное. И в Литве русские сохраняли свою национальность и веру, так и в союзе с Литвой северные республики нисколько не пострадали бы в культурном и религиозном отношении, и если русские в одной Литве были настолько сильны, что вели переговоры об избрании русского царя польским королем и едва не достигли этой цели (Иван Грозный, Федор Иоаннович), то с присоединением северной России влияние русских еще более усилилось бы и, может быть, от победы Батория проиграла бы не Россия, а Польша, захватив слишком большую страну. Недаром Баторию сейм чинил препятствия в его войне с Москвой «Смерть Ивана Грозного» (С. 430): «На сейме ихнем королю в пособье /Отказано! Достойно, право, смеху!/ Свои же люди своему владыке/ да денег не дают!» Шут: «У нас не так! /Понадобилось чтo – хап, хап! и есть!». Либерализм Батория ясен в словах Гарабурды: «А потому, великий царь, что он /Все вольности Украйны утвердил, /Святую церковь нашу чтит и нам /Ксендзов проклятых дал повыгонять» (С. 373), чем, конечно, возмущается Грозный: «Все веры для него равны, я слышал: /И басурманов также он честит». Так что со стороны Батория не было опасности ни русской национальности, ни православной вере.

Грозный же по-своему понимает защиту православной веры. При взятии Полоцка «жиды были потоплены в реке» (см. у Соловьева), но при нашествии на Ливонию он использовал и татарские наемные полки. Так же и другой ревнитель православия, Богдан Хмельницкий, расплачивался с татарами, помогшими ему одержать победу под Желтыми водами живой валютой, украинцами, которых татары в награду за помощь увозили в неволю (см. у М. Н. Покровского). Поэтому и измена Курбского более чем простительна: он изменил не России, а тирану, мучившему Россию, и использовал интервентов подобно тому, как Вашингтон, английский офицер, изменил королю и использовал интервентов, французов, для отложения от Англии, и подобно тому же, как англичане изменили своему королю, Иакову Второму, и призвали на помощь старинных врагов и конкурентов Англии (голландцев) во главе с истинным освободителем Англии, голландцем Вильгельмом III.

Но план Батория не осуществился в силу консерватизма и мужества Ивана Петровича Шуйского и в значительной степени в силу нелепой розни между католиками и православными, приведшей к кровавой войне между поляками и украинцами (см. «Тарас Бульба»). И мы в последней войне призывали немцев изменить своему отечеству, так как во главе его стоял свирепый тиран Гитлер. И у нас измена украинцев простительна как реакция на дикую коллективизацию, но Гитлер оказался еще худшим тираном, чем Сталин для русских, поэтому если бы на нас шли более культурные державы, то переход на их сторону был бы простителен. Тут же справедливо мнение Фомы Аквината, что хотя борьба с тиранами простительна, надо соображать, не станет ли победа еще худшей тиранией. Свергнув Николая II, как бездарного деспота, мы пришли к гораздо более жестокой тирании Сталина и к еще более глупой тирании Хрущева.

Удивительно, что мне сегодня попался свежий номер «Пионера», где в поучение ребятам дан рассказ по Геродоту об Астиаге, мидийском царе и его внуке Кире. Как известно, Астиагу, великому мидийскому царю, приснился сон, что из его дочери вытекла река, затопившая царство. Маги истолковали этот и последующий сны, так, что сын дочери, внук Астиага, сместит его. Астиаг поэтому женил дочь на персе, подчиненном ему, и когда родился внук, приказал своему близкому вельможе умертвить его. Тому стало жалко убивать ребенка самому, он дал другому, тому тоже стало жалко, он передал пастуху, у которого (тому тоже стало жаль) родился как раз мертвый сын и этого мертвого младенца и выдали как убитого Кира. Впоследствии обман выяснился, Астиаг притворился, что все простил, но в наказание накормил своего вельможу его собственным сыном. Вельможа не показал виду, но затаил месть и потом стимулировал Кира напасть на Мидию и, получив командование войском, перешел на сторону Кира, отчего Персия завладела Мидией. Случай, аналогичный Курбскому, но более удачный. Прав ли был вельможа, изменив Астиагу и призвав иной народ для покорения своей страны из личной мести? Исторически, конечно, прав, так как владычество Кира и персов над Мидией было, по-видимому, более мягким, чем владычество дикого деспота Астиага над собственной страной. Несомненно при этом в войне погибло известное количество людей, но Астиаг все время вел войны и тоже губил напрасно людей, так что и в случае Курбского и Грозного, если бы русские того времени не имели фантастической вражды к полякам, дело завершилось бы гораздо лучшим способом. Общее положение Чухонцева правильно: тиран – худший предатель и изменник, по сравнению с ним самый изменнический его подданный все-таки лучше его, а проповедуемый ныне легитимизм полностью осуждает всякую революцию и тираноборство.

Ульяновск, 10 февраля 1968 года

О мире во всем мире

В № 5 журнала «Польша» (с. 4) за 1967 г. помещена статья и портрет Владислава Гомулки: «Владислав Гомулка о безопасности в Европе». Начинается она так: «Уже две мировые войны начались в Европе, и обе развязал германский империализм. Вот почему вопрос о безопасности и мире в Европе представляет собой первостепенную задачу народов всех европейских государств. Главным фактором, препятствующим созданию безопасности и мира в Европе, является упрямое стремление всех правительств Федеративной Республики Германии перечеркнуть военное поражение гитлеровской Германии и разрушить существующий статус-кво в Европе». Конец статьи: «Гитлер и войны не сваливаются с неба. Они рождаются на земле, в определенных условиях. Их приход на свет длится годами. Наша задача, задача всех сил мирового прогресса и мира не допустить их рождения, предотвратить его путем борьбы с империализмом, реваншизмом, фашизмом любой масти во имя построения безопасности и прочного мира в Европе и во всем мире…»

Гомулка является, конечно, очень видным представителем мирового коммунизма. Он несомненно умен, смел и гибок, его, конечно, нельзя упрекнуть в симпатиях к Сталину и, однако, каждая фраза его речи целиком основана на убеждениях чувств, а не на убеждениях разума. Перед нами – ультрапатриотический поляк в первую очередь, а коммуниста или социалиста вовсе не видно. Разберем его фразы по очереди.

1) «Обе войны развязал германский империализм». Тут отступление от Ленина, который называл первую войну империалистической (что вряд ли точно и уже, конечно, это была не первая империалистическая война), так как считал, что обе стороны виноваты и настаивал на мире без аннексий