государственное единство необязательно, но оно необходимо для защиты культуры от менее культурных соседей. Следовательно, своеобразие эллинской культуры могло иметь место, потому что децентрализация свойственна большинству самоуправляющихся народов, а милитаристские соседние народы были недостаточно сильны: как только появился такой соседний враг – Македония – эллины оказались в его власти.

Никаким чудом истории Афины не являются, можно говорить о чуде по отношению ко всему эллинскому миру, давшему такую блестящую цивилизацию.

2) Об Афинах как центре греческой культуры. Но, может быть, Афины сосредоточили в себе руководство всеми важнейшими областями эллинской культуры? Но обращает на себя внимание, что то, в чем эллины особенно преуспели по сравнению с предшествующими цивилизациями, а именно их великолепная математика – почти полностью прошла мимо Афин. Один из величайших гениев, Пифагор, родом из Самоса, потом работал в Сицилии, и после него там создалась великолепная математическая школа, видимо, преемственно сохранившаяся до другого гениального математика, Архимеда; вряд ли можно сомневаться, что и Платон (не будучи специалистом по математике) свои математические познания и склонность к ней получил именно в Сицилии. Другая великолепная математическая школа была в Александрии (Эвклид, Эратосфен), связанная, видимо, с прежними египетскими течениями. Аполлоний, Диофант – все не афиняне. Афины как будто выдвинули далеко не первоклассного математика (Менон?). Очень было бы полезно поместить на карте географическое распределение главнейших греческих математиков.

Но в защиту Афин можно выдвинуть блеск афинской философии, в особенности великой триады: Сократа, Платона, Аристотеля. Сократ и Платон были природными афинянами (о Платоне как будто это сомнительно), Аристотель же, как известно, родился в Стагире и афинянами рассматривался как македонянин, отчего после смерти Александра Македонского он принужден был покинуть прославленный им город. Судьба Сократа общеизвестна: она имела следствием и то, что Платон не принимал участия в политической жизни Афин, а свои «прожекты» предлагал сицилийским правителям с немалым риском для своей жизни и свободы. Таким образом, три величайших философа Греции, если и были связаны с Афинами, то отнюдь не дружественными узами. Но говорят, Сократ был идеалист, также и Платон, ну а Аристотель колебался между идеализмом и материализмом: поделом им, сволочи идеалистической! Ведь идеализм, как нас учат основоположники марксизма, есть реакционное антидемократическое направление, защита всякой тирании. Что-то не вяжется такое понимание идеализма с историей греческой философии. Ведь главное обвинение против Сократа было обвинение в безбожии, а вовсе не в идеализме. Говорят, правда, это было только потому, что нельзя было выдвинуть истинную причину процесса – обвинение в лаконофильстве.

Ну, а как же с Анаксагором? Друг и советник Перикла был осужден афинянами на смерть за то, что считал солнце лишь раскаленной массой. Величайший государственный деятель Афин, Перикл, мог спасти своего друга от смерти, но не смог избавить его от изгнания, и великий малоазиец должен был вернуться на родину из неблагодарных Афин.

Великие философы работали в Афинах, но Афины в целом не считали их своими.

Материалистам приходилось в Афинах не слаще, чем идеалистам; не говоря уж об Анаксагоре, упомянем Крития, несомненного атеиста, бывшего в числе 30 тиранов и погибшего в Афинах, вспомним о процессе Фрины[221]. Да и сочинения старых материалистов Левкиппа и Демокрита (не афинянин), как известно, не сохранились. Осужден был афинянами на смерть за атеизм ученик Демокрита софист Протагор, который бежал и во время кораблекрушения погиб, вероятно и Демокриту не поздоровилось бы. Говорили, что Платон ненавидел Демокрита, скупал и сжигал его рукописи: тут он действовал, во всяком случае, не в противном афинянам, а в совершенно афинском духе. Следовало бы разобрать с этой точки зрения биографии всех греческих философов и посмотреть, в какой мере они соответствуют казенному мнению, что материалисты – на стороне демократии, идеалисты – на стороне всякой тирании. Многие известные факты решительно этому противоречат.

3) О связи эллинской демократии со школами философии и ее значении. Уже указанные примеры плохо увязываются с ходячим мнением. Но возьмем двух великих современников, противников, представителей двух противоположных лагерей. Гераклит Эфесский, один из виднейших представителей (вернее, самый видный) древней стадии античного материализма – ярый противник демократии, базилевс. Виднейший представитель первой династии идеализма – Пифагор, покинул свой родной остров Самос, так как не мог мириться с тиранией Поликрата Самосского. Ему ставят в вину, что пифагорейский союз вел борьбу с рабовладельческой демократией. Но далеко не ясен вопрос: что лучше для рабов в рабовладельческом обществе – обилие мелких рабовладельцев или наоборот, сосредоточие рабов у ограниченного числа владельцев. В смысле организации восстаний рабов и, следовательно, возможности ликвидации рабства, последний порядок во всяком случае удобнее.

Поэтому, если афинская демократия и имела некоторые преимущества перед другими государствами, видимо, она была глубоко консервативна и не проявляла никаких прогрессивных тенденций. А стабилизация рабовладельчества хотя бы на «демократической» основе (хороша демократия, когда большинство населения несвободно, это скорее кулацкий строй в противоположность помещичьему в Спарте), конечно, ни к чему путному привести не могла. И, видимо, афинская демократия систематически подавляла всякое свободомыслие: процесс Анаксагора в 434 году, Протагора в 411-м, Сократа в 399-м. Нечего искать каких-то специальных причин преследования Сократа: общие – консервативный обскурантизм афинской демократии, приведший к сожжению сочинений Протагора, так что основные приемы инквизиции (правда, в более мягком виде) были изобретены афинянами, и Платон, сжигая сочинения Демокрита (если это факт), ничего нового не выдумал. Этот обскурантизм и многие судебные несправедливости (напр., процесс аргинусских стратегов)[222] заставляли, естественно, многих мыслителей искать более совершенный политический строй, чем крайне капризные решения афинских судей. И Аристотель говорит, что более совершенным строем считались системы на Крите, в Спарте и Карфагене. Он очень серьезно и дельно критикует спартанское и критское государственное устройство, считает («Политика», с. 160), что в Карфагене много ценного, в частности, в том, что имеющийся демократический элемент не нарушает их устройство и что там не было никогда ни серьезных восстаний, ни тиранов. Превосходны у него сравнения достоинств и недостатков этих двух систем.

Борьба Афин со Спартой была не борьбой совершенного государственного строя с реакционной солдатчиной, а выражением глубокого кризиса системы полисов, исканием новых путей. Этот путь в эллинской цивилизации был в значительной степени найден Македонией: Александру не удалось разрешить политическую задачу, но все-таки александрийская эпоха отсрочила гибель эллинской цивилизации. Были ли Афины раздавлены Спартой? В политическом отношении – да, в культурном они не пострадали, и то, что является наиболее специфической особенностью афинской культуры, – литература – сохранилась и тщательно изучалась и в последующие римские времена.

Неудивительно, что и среди афинян была македонская партия,