– В комнате Дорри, – кивнула Вики.

Мы пока ничего не планировали, однако поселить Вики в комнату с Дорри было бы вполне уместно и удобно, ведь никогда не знаешь, кому и когда понадобится наша гостевая спальня, а Дорри вернется из летнего лагеря только через две недели.

– Мы сделаем вид, что ты моя дочка, – пообещала я и прикусила язык: вдруг так говорить неправильно? Но, в конце концов, я тоже в шоке, как и Вики, да и на улице наконец послышался шум автомобиля – «Приехал доктор», – с облегчением подумала я. Мне все еще кажется, что обычно дети не сидят вот так тихо и не выслушивают такие страшные новости без единого вскрика – есть в этом что-то неправильное.

Оставив Вики с доктором, я поднялась на второй этаж – я же говорила, что знаю соседский дом не хуже собственного – надо было собрать кое-какую одежду для Вики, чтобы взять ее с собой. Конечно, можно было бы вернуться утром за всякими нужными мелочами, поэтому я всего лишь достала из комода чистую пижаму, а из шкафа – школьное платье Вики: вскоре ей придется встречаться со множеством сочувствующих, и пусть уж лучше она выглядит чисто и опрятно. Я взяла в ванной ее зубную щетку и подумала, что постеснялась бы довести ванную до такого состояния, как Хелен Лэнсон, хоть и меня не назовешь чистюлей, и еще оглядела спальню Вики в поисках какой-нибудь игрушки – плюшевой собаки или куклы, которые Вики держала поблизости, чтобы успокоиться; может, моей Дорри и пятнадцать лет, но она до сих пор хранит синего львенка, которого я ей подарила давным-давно, и когда Дорри чем-то расстроена, это очень легко заметить – она берет синего львенка с собой в кровать. У этой же девочки в комнате ничего такого не было. Поразительно. Книги, конечно, были, и фотография родителей, и набор красок, и какая-то настольная игра, однако ничего… ну, плюшевого. Я даже подняла ее подушку и обнаружила под ней блокнот в красной обложке, вроде школьной тетради, и так как мне подумалось, что это нечто важное или ценное – Дорри прятала под подушкой свой дневник, и хотя я никогда его не читала, все же знаю, как она волнуется, если ей кажется, что до дневника кто-то добрался. Мне подумалось, может, Вики захочет взять с собой этот блокнот, и я положила его в стопку вместе с пижамой и парой чистых носков и, постояв еще минутку (в конце концов, разве я не пожелала бы, чтобы кто-нибудь сделал то же самое для Дорри?), взяла еще фотографию ее родителей. Когда я сошла вниз, Вики с доктором сидели в гостиной. Доктор посмотрел на меня и пожал плечами, вероятно, и ему не удалось выжать из девочки ни слезинки. Мы с доктором вышли в коридор, и он сказал, что дал ей успокоительное, а я сообщила, что отведу Вики к нам и поселю в комнате Дорри.

– Похоже, ей все равно, она ничего не чувствует, – заметила я ему.

– Иногда осознание приходит лишь спустя некоторое время, – ответил он. – Ее разум не в состоянии принять ужас. Скорее всего, завтра она посмотрит на все иначе – я заеду к ней утром.

Убедившись, что свет везде выключен и двери заперты, я взяла вещи Вики, и мы пошли к нам. Какое облегчение все-таки было вернуться к себе домой, хотя мне и стало немного грустно при виде наших чемоданов: они стояли в коридоре, упакованные, готовые к путешествию в Мэн. Мы собирались выехать рано утром, а теперь мне придется все распаковывать. Я спросила Вики, не хочет ли она выпить какао, и она ответила «да» – если мне не изменяет память, эта девочка всегда хотела есть, и я усадила ее на кухне с какао и куском шоколадного торта, а сама тем временем привела в порядок комнату Дорри. Мне пришлось буквально вычистить комнату Дорри, вынести оттуда множество игрушек и сувениров, потому что я просто не могла вообразить – и я не хочу показаться гадкой или злой, но это правда – я никак не могла вообразить эту огромную неповоротливую девочку спящей рядом с милыми маленькими фотографиями Дорри, куклами, ожерельями и танцевальными сувенирами; Вики смотрелась в комнате Дорри, как Дорри смотрелась бы в кукольном домике. Я заново аккуратно застелила постель и положила сверху синее одеяло Дорри, его все равно предстояло вычистить, прежде чем Дорри вернется домой, потом спустилась за Вики, поднялась вместе с ней наверх и подождала, пока она разденется. Когда я подошла подоткнуть ей на ночь одеяло, то заранее решила отбросить все колебания и поцеловать ее, потому что, в конце концов, девочка теперь одна на целом свете, и ей остается надеяться лишь на доброту соседей, которые ее приняли. Когда я зашла, Вики лежала в постели, и, наверное, подействовало успокоительное, которое дал ей доктор, или мое горячее какао, потому что она выглядела сонной и сытой, как большая кошка, поймавшая мышь. Кровать Дорри была ей заметно мала. Вики не плакала, такая храбрая девочка; повернув голову на подушке, она с мимолетной улыбкой посмотрела на меня, и мне показалось, она сейчас же расплачется, но Вики только произнесла:

– Я им говорила. Я уже два месяца знала, что так случится.

– Конечно, – ответила я. – Постарайся больше об этом не думать.

– Они мне не поверили.

– Это уж точно не твоя вина, не надо об этом думать; прямо сейчас тебе нужно поспать.

– Я все знала, – не унималась она.

– Ш-ш-ш, – прошептала я.

Выключив свет, я подошла поцеловать ее на ночь, а она посмотрела на меня и сказала:

– Держитесь подальше от кораблей и лодок.

У Вики в сознании явно установилась какая-то странная связь между мной и лодками; она упомянула об этом раз шесть или семь в те первые несколько дней после смерти родителей, наверное, у нее в мыслях все перепуталось, она растерялась. Или она что-то услышала, или, может быть, Хелен и Дон сказали ей что-то о кораблях – часто запоминаются последние слова, а Лэнсоны вполне могли сказать что-то о нас; небесам известно – соседи болтали о нас предостаточно. Я попросила Вики не беспокоиться о кораблях, уверила ее, что все будет хорошо, и поцеловала ее в большой белый лоб, сказав на прощанье:

– Спокойной ночи.

– Спокойной