Шрифт:
Закладка:
— НИКАК НЕ ПОНЯТЬ, КОГДА, ПО КАКУЮ СТОРОНУ КАКОГО ФРОНТА НАПИСАНЫ И ОПУБЛИКОВАНЫ ЭТИ «ВЕДУТЫ».
— НУ КАК ЖЕ, ЛИТЕРАТУРНАЯ ТРАДИЦИЯ ОБЯЗЫВАЕТ, ТУТ НЕ ДО ВРЕМЕН И СТОРОН.
— А ЦЕНЗОР НА ЧТО?
— СПЛОХОВАЛ. ИЛИ СПИСАЛ НА UBERLIEFERUNG.
ПЕТРОГРАД
Он строг и горд, великий град Петра
Его воспела пушкинская лира,
Когда сияли бледные утра
Над строгою державностью ампира.
Здесь Медный всадник руку распростер,
Зовет врагов для праведного спора;
И пламенеет солнечный костер
На льдах Невы и куполе собора.
Туман стоит в лагунах площадей.
Морозный пар в себя вбирает Невский.
И кажется, среди толпы людей
Сейчас мелькнет в шинели Достоевский.
Здесь блоковские встали вечера,
Когда луна багрова, точно рана.
И стынут в трех кафтанах кучера
На Островах, у входа ресторана.
Но сквозь виденья миновавших лет,
Превозмогая заговор традиций,
Как в чумный год, горит лиловый свет
Над грешной осажденною столицей.
Здесь нет людей, здесь тени гонят страх,
Хотя театры не хотят закрыться.
Фанера в окнах, и в слепых домах
Лишь хрип и стон, да смертный пот на лицах.
Убийства здесь вершат из-за куска,
На белом снеге черной крови пятна;
В глазах отцов предсмертная тоска
О детях, не вернувшихся обратно.
Так жизнь нагая — грязна и проста.
Не замечают дней и канонады:
Хоть густо у Дворцового моста
Ложатся в ряд каленые снаряды.
А наверху преступно ясен свет,
И кровь зари стекает по аллеям,
И сумасшедший наступает бред
На страшный город, ставший мавзолеем.
И ничего нельзя переменить,
Отбив осаду и зарывши мертвых;
Оборвалась завещанная нить
В тех улицах, над кладбищем простертых.
Осквернены музеи и дворцы,
Все, чем жила и вера и отрада;
И навсегда застыли мертвецы
В ночной тиши на стогнах Ленинграда.
ИЗ ЦИКЛА «ПЕТРОГРАД»
Забыты все успехи и обиды,
Но город свой забвенью не предашь.
Седые стерегут кариатиды
Мне с детских лет знакомый Эрмитаж.
Пускай внесли года свою поправку,
И лиц родных, быть может, не найду,
Но Пушкинскую Зимнюю Канавку
Я отыщу в экстазе и бреду.
И на рассвете северного лета,
Когда у сердца отнята броня,
Увижу всадника, по воле Фальконета
Взнуздавшего строптивого коня.
Годов пустых разорвана завеса
Над городом страданий и побед,
Хоть каждый час глухая тень Дантеса
В упор наводит черный пистолет.
Здесь каждый дом — истории пример.
Еще живет обрывок разговора
В «Зеленой лампе», — окна прямо в сквер,
Где купола Никольского собора.
И вид на площадь. Медный Глинка — страж
Консерватории, где музыка рыдала.
А дальше грузный Флотский Экипаж
В голландском вкусе у воды канала.
Как весь ансамбль величественно прост!
Здесь мы росли, ему вверяли пени.
И помнит старый Поцелуев мост
Две у решетки слившиеся тени.
Года прошли. Мы средь чужих огней,
Стремится жизнь в неведомое «завтра»,
Но места нет на свете нам родней,
Чем площадь у Мариинского театра.
* * *
Сверкает Невский, мост Аничков,
Четыре группы по углам, —
К ним благородная привычка
Дороже старых эпиграмм.
Снег или дождь, какое дело?
Глазеет день иль дремлет ночь?
Конь вороной стремится смело
Юдоль земную превозмочь.
От лихачей истошных криков,
От суеты и от звонков —
Он голову закинул дико,
Сверкая бронзою подков.
А человек, припав на камень,
Быть может, жизнь свою губя,
Упорно этот черный пламень
Не отпускает от себя.
Кругом толпа шумит беспечно,
Чредой рождений и могил, —
Но мука в бронзе длится вечно,
И конь удила закусил.
ДВОРЦОВАЯ ПЛОЩАДЬ
Пустыня площади захватывает дух.
На стебель Александровской колонны
Слетает снега лебединый пух
И грозен ангел с книгой непреклонной.
Здесь навсегда застыл державный мир,
Объятый клешнями чудовищного краба.
И желтый александровский ампир
Простерт кругом от строгой арки штаба.
Какою гордостью охвачены сердца,
Что там, на Невском, были просто ватой,
Перед фасадом Зимнего Дворца,
Увенчанного вереницей статуй.
ЦАРСКОЕ СЕЛО
Где Расстрелли пышностью барокко
Край отметил, хмурый и скупой,
Вырос он, как будто волей рока,
С южною курчавой головой.
Обходя знакомые куртины
С томиком Парни иль Мильвуа.
Думал он о днях Екатерины
И в стихи слагалися слова.
С Пушкиным здесь связан камень каждый!
Дева, уронившая кувшин,
Как ему, нам утоляла жажду,
Вняв журчанью шепчущих вершин.
Здесь о нем мечталося поэтам…
Вперебой ахматовским стихам,
Его Муза несказанным светом
Опускалась к этим берегам.
Вместе с ним бродили мы по парку,
По дорожкам с нимфами в конце.
Солнце клумбы целовало жарко
Золото играло во дворце.
И, казалось, говорить не смеем —
Так прекрасно Царское Село
По знакомым пушкинским аллеям
Эхо неумолкшее вело.
А теперь отбиты эти руки
Там, в саду, у мраморной жены.
И дубы, застывшие от муки,
Срублены, убиты, сожжены.
Тот дворец, сиявший нам когда-то,
Изъязвлен снарядами кругом.
Все, что было дорого и свято,
То война крушила напролом.
Ничего от драгоценной ткани,
Только воды озера чисты.
И летят во мглу воспоминаний
Кленов позлащенные листы.
Тепел воздух в переливах мглистых,
Брошено у берега весло.
И сухие акты пушкинистов
Отпевают Царское Село.
ПАМЯТИ ГРИБОЕДОВА
Как у Полтавы рать бегущих шведов,
Злой пошлости развеяна чума,
Когда стихами «Горя от ума»
Заговорил в России Грибоедов.
Мир пестрых фраков, сплетен и обедов,
Где все вершит протекция-кума,
Так эпиграмм нетощая сума
Отметила повадки наших
