неспособность создать в условиях жизненных и смертельных конфликтов того времени систему образования, адекватно заменяющую ту, которую ранее поддерживала церковь. Были разработаны великолепные планы, но для их реализации не нашлось ни денег, ни времени; начальное образование было оставлено священникам и монахиням, либо светским школьным учителям, которых родители или коммуны содержали чуть ли не на голодном пайке; среднее образование едва выжило в лицеях, где читались курсы естественных наук и истории, а формированию характера уделялось совсем немного внимания. Наполеон рассматривал государственное образование в политических терминах: его функция заключалась в подготовке умных, но послушных граждан. «Создавая корпус учителей, — говорил он с необычной для правительств откровенностью, — я преследую главную цель — обеспечить средства для формирования политических и моральных взглядов…Пока человек растет, не зная, быть ли ему республиканцем или монархистом, католиком или иррелигиозным, государство никогда не сформирует нацию; оно будет покоиться на смутных и неопределенных основаниях; оно будет постоянно подвержено беспорядку и переменам».23

Восстановив связь церкви с правительством, он разрешил полумонашеским организациям, таким как «Братья христианских школ» (Frères des Ecoles Chrétiennes), заниматься начальным обучением, а монахиням — обучать зажиточных девочек; но он отказал иезуитам в возвращении во Францию. Тем не менее, он восхищался их строгой организацией в качестве преданной гильдии учителей. «Главное, — писал он (16 февраля 1805 г.), — это педагогический орган, подобный тем, что были у иезуитов в старину».24 «Когда я был с ним, — вспоминал Буррьенн, — он часто говорил мне, что необходимо, чтобы все школы, колледжи и другие учреждения для общественного обучения были подчинены военной дисциплине».25 В записке 1805 года Наполеон предлагал «создать педагогический орден, если все управляющие, директора и профессора в империи будут подчиняться одному или нескольким начальникам, подобно генералам, провинциалам и т. д. у иезуитов», и если будет установлено правило, что никто не сможет занять более высокую должность в организации, если не пройдет через различные низшие ступени. Желательно также, чтобы учитель не женился или откладывал брак «до тех пор, пока не получит достаточное положение и доход… чтобы содержать семью».26

Годом позже (10 мая 1806 года) Антуан-Франсуа де Фуркруа, генеральный директор народного просвещения, добился от Легислатурного корпуса временного указа о том, что «под именем Императорского университета будет учрежден орган, которому будет поручено исключительно преподавание во всей империи». (Парижский университет, основанный около 1150 года, был ликвидирован революцией в 1790 году). Этот новый университет должен был стать не просто объединением различных факультетов — теологии, права, медицины, естественных наук и литературы; он должен был стать единственным производителем учителей для средних школ Франции и включать всех своих выпускников, живущих и преподающих. Эти «лицеи» должны были быть созданы в одном или нескольких городах каждого департамента, с учебной программой, сочетающей классические языки и литературу с естественными науками; они должны были финансироваться муниципалитетом, но все их преподаватели должны были быть выпускниками университета; никто не мог быть продвинут на более высокую должность, если он ранее не занимал нижестоящие,27 и не подчинялся начальству, как солдат подчиняется офицеру. Чтобы убедить французскую молодежь вступить на эту беговую дорожку, Наполеон выделил 6400 стипендий, получатели которых обязывались посвятить себя профессии учителя и обещали отложить брак по крайней мере до двадцатипятилетнего возраста. В качестве конечной награды они должны были «иметь перед собой ясную перспективу подняться до высших должностей в государстве».28 «Все это, — сказал Наполеон Фуркруа, — только начало; со временем мы сделаем больше и лучше».29

С его точки зрения, он поступил лучше, восстановив (1810 г.) в качестве филиала университета Нормальную школу, где избранные студенты, живущие в условиях военной дисциплины, получали специальную подготовку под руководством престижного факультета, включавшего таких мастеров, как Лаплас, Лагранж, Бертолле и Монж. К 1813 году все преподаватели колледжей должны были быть выпускниками Нормальной школы; наука стала преобладать над классикой в учебном плане колледжей и задавать интеллектуальный тон образованной Франции. Политехническая школа, основанная во время революции, была преобразована в военную академию, где физические науки стали слугами войны. Несколько провинциальных университетов пережили военную зачистку императора, а частным колледжам было разрешено работать по лицензии и на периодических экзаменах в университете. По мере ослабления авторитарных настроений отдельным преподавателям было разрешено использовать университетские залы для чтения специальных курсов, а студентам — посещать их по своему усмотрению.

На вершине интеллектуальной пирамиды находился Национальный институт Франции. Французская академия, подавленная в 1793 году, была восстановлена в 1795 году в качестве класса II нового Института. Наполеон гордился своим членством в Институте, но, когда в 1801 году его морально-политическая секция взяла на себя смелость рассуждать о том, как должно управляться правительство, он приказал графу Луи-Филиппу де Сегюру «передать Второму классу Института, что я не допущу, чтобы на его заседаниях рассматривались политические темы».30 В Институте тогда было много старых бунтарей, верных Просвещению и Революции, которые в частном порядке смеялись или плакали над официальным восстановлением католической церкви. Кабанис и Дестют де Траси использовали слово «идеология» для изучения формирования идей; Наполеон называл этих психологов и философов «идеологами» — людьми, слишком погруженными в идеи и упивающимися разумом, чтобы воспринимать и понимать реалии жизни и истории. Эти интеллектуалы, распространяющие свои идеи через бесчисленные публикации, были, по его мнению, препятствием на пути к хорошему правительству. «Люди, которые хорошо пишут и красноречивы, — говорил он, — не имеют твердости суждений».31 Он предостерегал своего брата Джозефа, в то время (18 июля 1807 года) правившего Неаполем: «Ты слишком много живешь с литераторами». Что касается интеллектуалов, шумевших в салонах, то «я отношусь к ученым и умникам так же, как к кокетливым женщинам; их следует посещать и с ними разговаривать, но никогда не выбирать себе жену из числа таких женщин или министра из числа таких мужчин».32

23 января 1803 года он реорганизовал Институт в четыре класса, опустив морально-политическую категорию. Класс I, который он ценил больше всего, должен был изучать науки. Среди шестидесяти его членов были Адриан Лежандр, Монж, Био, Бертолле, Гей-Люссак, Лаплас, Ламарк, Жоффруа Сент-Илер и Кювье. II класс, состоявший из сорока членов, занимался языком и литературой Франции; он заменил старую Французскую академию и возобновил работу над «Словарем»; в него входили старый поэт Делиль, знаменитый драматург Мари-Жозеф де Шенье, молодой историк Гизо, стилист-романтик Шатобриан, философы Вольней, Дестют де Траси и Мэн де Биран. Класс III, состоящий из сорока членов, занимался древней и восточной историей, литературой и искусством; здесь Луи Ланглес продолжил те исследования