— Сколько за него хотеть?

— Я же уже сказал, Брат: денег мне не надо… Что можно купить за деньги в Советской России? Да, ничего!

Почти ничего из того, что выходит за рамки простейшего биологического цикла: что-то пожрать (желательно послаще), чем-то прикрыть задницу (желательно чем-то покрасивше) и, где-то (желательно в тепле и на мягком) эту задницу прислонить.

И всё!

— Так что, эта партия — на пробу, чтоб определить спрос и цену товара. И ещё…

Обняв его за плечи, заглядываю в глаза:

— Ты же не откажешь мне в таком пустяке, как — информация про состояние финской промышленности и финансов?

— Что ты хотеть?

Вообще-то, в цивилизованных странах это называется «промышленный шпионаж»…

— Совсем ничего, Брат! Найди какого-нибудь бывшего русского инженера — если они ещё у вас остались, конечно…

В Финляндии, до Революции года входившую (хотя и на правах самой широкой автономии, вплоть до собственной валюты) в Российскую Империю, во время событий 1918−20 годов «куда-то» пропало порядка двухсот тысяч русскоговорящих. То ли просто выехали, то ли как в Выборге… Не хочется думать про самое плохое.

С напрочь стеклянными глазами, уверенно кивает:

— Остались.

— … И пусть составит список всех фирм, предприятий, компаний, банков и как можно полные сведения про них.

Вижу, опять тормозит!

Ещё крепче обняв, едва ли не прижав к своей груди:

— Это в наших с тобой интересах, Брат! В коммерческих интересах. Чтоб делать деньги. Много денег…

— ОЧЕНЬ МНОГО ДЕНЕГ!!!

— Хорошо. Я сделать так, как ты хотеть.

Уже прощаясь, в сторонку — как будто вовсе не ему:

— Доверие между партнёрами, создаётся долго и тяжело… А потерять его можно за секунду!

— Я это знает, Брат Серафим. Хорошо знает.

Перед тем, как отправиться с принятым по всем правилам и погруженном в вагоны оборудованием в Ульяновск, заскочил буквально на минуту в аптеку — где банчит «планом» знакомый провизор, тот — что «не доктор», самый первый розничный наркоторговец — с кем я чисто из любопытства познакомился.

Это заведение мы в тот раз трогать не стали — во избежание палева по вполне понятным причинами и, я застал здесь довольно бойкую торговлю.

— Здорово, доктор!

Тот, выглядел достаточно довольным — после того, как количество конкурентов в Питере резко убавилось. Поэтому, без всякого тогдашнего раздражения, узнав меня:

— Я не док… Доктор, так доктор. Что? Всё-таки надумали купить «собачку»?

Злорадно усмехнувшись:

— Поздновато, гражданин! Цена, подскочила втрое.

А это всегда так между двуногими приматами и даже есть соответствующая народная поговорка: «Кому война — а кому мать родная…».

— А что так?

Понизив голос:

— Милиция как озверела! Облава за облавой — как в весемнадцатом.

Слухи, как обычно — всё преувеличивают.

— «Спрос определяет предложение»… Или наоборот? Да, Маркс с ней — с вашей ценой! Я к Вам по другому делу…

— Я внимательно слушаю.

— Док! Подскажите мне координаты того профессора, что лечит какаинистов с морфинистами — курением этой вашей «собачки».

Напрягши память, тот:

— Кажется фамилия Бондарев — имя и отчество не помню, из «Клиники душевных болезней» при Военно-медицинской академии.

— А это где?

— Любой извозчик Вас довезёт.

— Огромный Вам респект, Док, и удачи в вашем нелёгком ремесле.

Ладно, оставим профессора на потом. В любом случае, в этот раз я уже к нему заскочить и о кой-какой интересной идейке — «перетереть» не смогу…

Глава 19

Сказ про «ловца» — попаданца-молодца и крупного заокеанского «зверя»

Лето прошло и, вспомнить особо то нечего!

А там наступила осень и, на полях разом отцвела вся капуста…

Отдыхал между «подходами» в кроватке Софьи Николаевны, когда после «этого» — приобняв меня сбоку, жарко дыша в подмышку и болтая всякие женские глупости, она как бы между прочим сказала:

— А Аннушка, видать — скоро от нас уедет…

Анна Ивановна Паршина — Председатель швейной артели «Красная игла», которая шила «пролетарки», разгрузки, рабочие рукавицы, автомобильные чехлы и многое другое и теперь ударно осваивала супермоднючие зимние куртки типа «Камчатка». Её частное предприятие — замаскированное по моей подсказке под производственную артель, было весьма успешным и процветало месяц от месяца. От заказов только отбиваться успевали, производство росло, оборудование совершенствовалось и множилось, производственные помещения расширялись, число дольщиков и кандидатов в дольщики множилось.

Её и их (и мои, тоже) доходы растут как грибы на дрожжах, местная Советская Власть не щемит — а лишь благоволит, аки Московский Патриархат — монастырю с чудодейственными мощами, куда валом валят толпы паломников…

Так, с чего бы вдруг⁈

— С чего вдруг? — спрашиваю вслух, — ей, что? Птичьего молока для счастья не хватает⁈

— А к ней с самой Москвы какие-то иноземцы (говорят — америкаецы!) приехали — предлагают к ним в столицу перебраться…

— А она что?

Софья Николаевна была лучше подругой Анны Ивановны и никаких секретов между ними быть не должно.

— Ой, даже не знаю! И, хочется ей в столицу перебраться и колется…

— Последней дурой будет — если согласится!

— Почему?

Лихорадочно соображаю и первое, что на ум пришло:

— Она забыла, как с одной швейной машинкой к нам «из столицы» прибежала? Хочется ещё разок попробовать⁈ Ну-ну…

Действительно: Анна Ивановна Паршина — швея-белошвейка из самого Санкт-Петербурга, «прибежала» к нам в Смуту с тремя детьми и швейной машинкой «Зингер» и, здесь осела — зарабатывая на хлеб насущный своим ремеслом. После завершения эпохи Военного коммунизма она попробовала себя как нэпманша — чтоб к хлебу насущному было масло маслянистое, а затем после моей подсказки — преобразовала своё частное предприятие в одну из артелей местного производственно-торгового кооператива «Красный рассвет».

И, вот когда к хлебу с мяслом — пошла икорка удоистых волжских осетров…

Столько было сил и нервов потрачено и всё в впустую? А я ведь даже патентов на стильную одежду не оформил ещё — из-за отсутствия пока законодательной базы.

Софья Николаевна, охнула и прикрыла рот ладошкой:

— Неужель, опять…?

— А ты не слышала разве, как большевики в «верхах» собачатся? Троцкий с Зиновьевым — того и, гляди друг другу в рожи вцепяться и бельма обоюдно повыцарапывают. Вот-вот… И, того!

— Ох, божечка ж ты мой…

Блин, я кажется несколько погорячился:

— Ты только это… Помалкивай, слышишь?

— Слышу…

Блин, «звону» теперь