то ли снимал его с помощью герцога. Вероятно, снимал – недвижимость здесь стоила дорого. Он уже был тесно связан с самым могущественным человеком в Серессе. С ним все будет хорошо, подумал Рафел. Он заслужил, чтобы с ним все было хорошо, хотя то, чего ты заслуживаешь, в жизни редко имеет значение.

Ему пришла в голову мысль, и он ее высказал раньше, чем сумел остановиться:

– Мне пришло в голову, что, возможно, я сделал ошибку, пригласив Скандира на наш корабль весной.

Данио посмотрел на него:

– Я об этом думал. Из-за Лении, вы хотите сказать?

Рафел поразился. Он не знал, сможет ли сам объяснить эту мысль и даже хочет ли это делать, и уже сожалел о своих словах, а Черра…

– Да, – ответил он.

– Она страстно желает того же, что и он, вы считаете? Вы боитесь, что она может уйти с ним потом? Провести всю жизнь на войне?

Рафел отвел взгляд, потом снова посмотрел на него.

– Я вдруг подумал об этом. Боюсь, это будет горькая, тяжелая, короткая жизнь. Может быть, он откажется принять женщину в свой отряд.

– Или она теперь не всецело поглощена этой идеей?

– Может быть. Я не знаю.

Черра опять кивнул и больше ничего не сказал. Проявил доброту.

– Доброй ночи, Данио, – сказал Рафел, поднялся по лестнице с лампой и прошел по темному коридору в свою комнату.

Он сел за письменный стол, который для него сюда принесли, поставил лампу, взял чернила и бумагу и написал распоряжения, которые утром передаст человеку Пьеро Сарди, касательно того, что нужно предпринять в отношении его брата. Он обнаружил, что чуть не плачет. Некоторые воспоминания, вернувшись к человеку, могут так на него повлиять.

Он сначала даже не понял, где находится. По-видимому, он смотрит вниз, на свое собственное мертвое тело, лежащее на мостовой между Арсеналом и водой.

Мертвое тело.

Вот и все. Вот где он находился. Он говорил о каком-то человеке, который его раздражал, о том, кто стоял у него на дороге, и…

Ошибка. Он наделал так много ошибок.

Он не надеялся, что бог пригласит его к себе в свет. Отец прикажет зажечь свечи, но лишь ради того, чтобы все это видели. Отец его никогда не уважал. Никогда его не любил, по правде говоря. Рассматривал его как орудие, инструмент, ясно давал понять, что это только потому, что у него нет другого сына. Совет Двенадцати, такое высокое положение! Деньги и уговоры были пущены в ход. Взятки и угрозы. И он попал туда, слишком молодой, ни в чем толком не разбирающийся, окруженный насмешливым шепотом, не имея ни малейшего представления, что ему делать, кроме того, что ему велят делать. И ни малейшего желания там находиться. Он ненавидел отца.

Всегда говорили, что власть – это владение информацией, поэтому весной он попытался добыть ее у купца-киндата. Это не принесло ему пользы, только унижение. Он не мог заставить отца перестать его унижать, но сделал целью своей жизни не позволить этого никому другому, никогда.

Наверное, было глупо делать это целью жизни.

Ему было очень жаль себя. Он был мертв. Разве это не грустно, даже если ты так и не сделал ничего хорошего за свою жизнь? Он считал, что грустно. Интересно, подумал он, можно ли плакать в этом странном, текучем, приглушенном пространстве? Можно ли проклинать людей и бога?

Он не проклинал бога.

Он до сих пор почему-то надеялся на понимание. На прощение. На свет. На это приходится надеяться, не так ли? Не так ли?

И, может быть, среди тех, кого он оставил, найдется кто-то – ведь должен же найтись хоть кто-то, – кто вспомнит о нем с сожалением, с добротой. Зажжет свечу – искренне. Прочтет молитвы – искренне.

Нужно надеяться. Что еще остается?

Глава XV

Если повествование начинается с того, что один корабль плывет ночью вдоль побережья, готовясь отправить к берегу маленькую лодку и осуществить план, связанный со смертью одного человека, то образуется по крайней мере арка или даже кольцо, если это повествование заканчивается рассказом о множестве кораблей, плывущих к тому же побережью, несколько дальше к востоку, с целью принести смерть множеству людей.

Возможно, рассказчик не всегда это говорит, не всегда напоминает слушателям о том начале под покровом темноты, но некоторые это делают. Здесь рассказчик так и поступил. Арки и кольца, история близится к своему концу. Гавани, порты, надежда на благословение, понимание того, что оно не всегда дается. Достаточно ли света от свечей?

В то время Срединное море одновременно разделяло и соединяло; впрочем, так было всегда. Столько всего происходило в его водах и на его берегах. Насилие было только одной из таких вещей, но оно было.

Ления знала, кто тот высокий мужчина, который поднимается на борт «Серебряного света». Она не узнала бы его в лицо, но они приплыли сюда ради встречи с ним и с сопровождающими его людьми. Они стояли в порту Мегария, на восточном берегу Сересского моря. И Рафел, и Гвиданио Черра казались обеспокоенными, когда рассказывали ей об этой задаче и о том, кто он такой.

– Вы боитесь, что я потом уйду вместе с ним? Со Скандиром? – спросила тогда Ления.

Никто из них ей не ответил.

Наверное, она проявила бы больше доброты, если бы заверила их, что не сделает этого, но она, если честно, и сама не была ни в чем уверена.

– Посмотрим. – Вот что она сказала. – Давайте сначала переживем Тароуз?

Этого могло и не случиться. Город наверняка был очень хорошо защищен, в него вела узкая охраняемая бухта, а правил в нем прославленный военачальник. Фолько д’Акорси не был моряком. Среди его соратников были такие люди, по крайней мере это предполагалось. Он почти каждый день совещался с ними в Серессе перед отплытием.

Они с Верховным патриархом хотели собрать триста боевых галер и кораблей. А получат чуть больше половины этого количества, если Эсперанья и Фериерес выполнят свои обещания. Большой флот, но никто не сказал бы, что этого наверняка хватит, особенно учитывая разногласия, возникшие еще до их отплытия.

Правители Эспераньи ясно дали понять, что их корабли будут подчиняться только распоряжениям их собственного командующего, человека по имени Керида де Карвахаль. В результате обмена письмами он согласился консультироваться с д’Акорси, но оставил за собой право принимать собственные решения в любом сражении, руководствуясь безопасностью своих людей и кораблей.

Не идеальная ситуация.

Впрочем, идеальных ситуаций не бывает, Фолько говорил ей это раньше, во