И ни слова о доверии. Риччи и сам не знал, чего он ожидал. В конце концов, это Сересса.

– Вы должны отплыть, как только товары выгрузят с вашего судна. Я буду считать, что вы оказали нам добрую услугу. У меня нет намерения подвергать вас допросу или задерживать.

– Или отдать меня в руки ашаритов?

– Этого мы не сделаем.

Скандир улыбнулся ему. На этот раз не слишком приятной улыбкой.

– Не сделаем, – повторил Риччи. И улыбнулся в ответ. – Мы могли бы сами убить вас, конечно.

– Конечно. Проще говоря, мне лучше уехать?

– Проще говоря, да.

– А флот? Нападение?

– Я обязуюсь проследить, чтобы вы знали о наших планах и о том, как вы можете в них участвовать. Эта кампания еще может сорваться. Слишком много правителей и влиятельных людей.

– Да. Но я думаю, она состоится. Жадность и небольшое расстояние до цели. И способ ублажить вашего патриарха. Заработать себе благословение бога.

«Вашего» патриарха. Скандир, по-видимому, придерживается восточных обрядов Джада, был верен более мрачному, страдающему воплощению бога. Должно быть, он все еще оплакивает Восточного патриарха Сарантия. Восточных патриархов больше не было. Риччи подумал, что он бы с удовольствием подольше побеседовал с этим человеком, если бы у них было больше времени, если бы жизнь это позволила.

– Я могу передавать вам сообщения через этого Дживо?

– Да, через Андрия Дживо. Он честный купец.

– Редкость.

Еще одна скупая улыбка.

– Я позабочусь о том, чтобы к весне у меня был настоящий корабль, – сказал Скандир. – Не тот, что обычно, он не для моря, вы правы.

Кто-то кашлянул.

– Вы будете почетным гостем на моем судне и столько ваших людей, сколько вы решите взять с собой, – сказал Рафел бен Натан. Все повернулись к нему.

– Та каракка предназначена для боевого флота? – спросил Скандир.

– Да, – ответил бен Натан. – А потом станет торговым судном, если мы уцелеем.

– Выходит, я только что спас корабль, который, возможно, доставит меня на войну против неверных?

– Если вам нравится так думать.

– Нравится. Даже очень. Я согласен.

Двое мужчин, два таких разных человека, обменялись быстрыми улыбками.

Риччи напомнил себе, что нужно узнать, почему они мокрые. Он принадлежал к тем людям, которые больше всего любят самостоятельно во всем разобраться, собрав информацию, а потом обдумав ее. Он не взял с собой записную книжку. И жалел об этом.

Скандир ушел вместе со своими людьми. Хочет найти святилище бога, сказал он. Риччи отправил с ним человека, чтобы тот проводил его в одно из святилищ возле Арсенала. Они обменялись последними кивками. Не более того. Что еще они могли сделать?

Задачи и решения. Он приказал привести кузена Бранко, Тацио Чотто. Человека, за которым он, по правде сказать, давно наблюдал, желая в дальнейшем взять его на службу. Тацио могли подвергнуть пыткам и казнить за то, что здесь произошло. Риччи не собирался этого делать. Он обладал достаточной властью (или мог заявить на нее права), чтобы самому принять решение. Он велел Тацио – глубоко опечаленному сегодняшними событиями, готовому расплакаться – уехать в ссылку.

Немедленно, сказал он. Уехать из города до восхода солнца. Ничего не брать с собой. Разве что деньги. Он сможет потом послать за некоторыми личными вещами. По счастью, Тацио был холост. Жил вместе со своим богатым кузеном. Риччи сказал этому человеку, опустившемуся перед ним на колени, чтобы он дал знать Гвиданио Черре, где будет находиться. Есть способы, прибавил герцог, которые позволят Тацио Чотто заслужить прощение своего любимого города. Ему объяснят, какие именно.

Умный человек, кажется порядочным, и в долгу перед ним? Это средство. Возможно, даже оружие. Они всегда нужны. Мир не бывает добрым.

Других людей Чотто он приказал пытать сегодня ночью в помещениях под дворцом. Признания должны быть зафиксированы, засвидетельствованы, подписаны – если виновные еще будут в состоянии их подписать, – и, в зависимости от их содержания, этих людей казнят или на два года сошлют на галеры. На сересских галерах всегда не хватает гребцов. На галере можно не умереть за два года. Некоторые не умирали. Это скудное милосердие можно им оказать, если признания сочтут достаточными и полезными. В этом случае их родных не будут преследовать, решил он.

Признания нужны для того, чтобы показать их отцу покойного и Совету. Они имеют большое значение.

Настоящего поджигателя, когда его приведут в чувство, тоже должны подвергнуть пыткам, чтобы получить его признание. В этом случае проявлять милосердие не следует. Люди видели, как он поджег корабль. В Серессе? Публичная казнь, сожжение на площади перед дворцом. Он ее заслужил, никто не станет этого отрицать.

Подкупленный стражник или стражники и тот мастер, который приказал рабочим покинуть корабль? Им придется признаться в получении взятки, они тоже умрут. Они совершили преступление против государства. Фактически это измена.

Плохая ночь. Она будет иметь последствия, так расходятся круги по воде.

Герцог принял еще одно решение, пока сидел один, думая о человеке, которого встретил сегодня ночью и которого почти наверняка больше никогда не увидит. Само его существование – упрек всем нам, думал Риччи. Когда произведут оценку всех товаров Скандира и отправят оплату тому человеку, Дживо, в Дубраву, к общей сумме добавится две тысячи сералей. Его собственные деньги, но это не будет указано. Скандир увидит переплату, просматривая бумаги. Возможно, он решит, что это государственные средства, или нет. Это неважно.

Можно услышать, увидеть, понять упрек и проигнорировать его, а можно попытаться среагировать, пусть и незначительным поступком. Бесконечная война, мятеж, борьба, возвращение на поле боя, вся жизнь, посвященная только этому… она требует денег.

Можно потратить свои сбережения на картины, на корабль, на драгоценности для жены или любовницы, на расширение своего палаццо, на тихое поместье на одном из прибрежных островов, о котором ты мечтаешь, на свечи и вечные молитвы за упокой душ родных, а потом и своей, или отдать часть сбережений на это.

Я не совсем понимаю, почему сейчас вспоминаю отдельные моменты того года. Он не относится ко времени моего превращения в того человека, каким я теперь стал, а именно с этим временем связаны самые яркие мои воспоминания, запечатлевшие и горести, и тех выдающихся людей, которые до сих пор мне снятся. Особенно один из них, но не только.

Сегодня утром я подумал, что вспоминаю то время двадцать лет назад потому, что меня заставила вспомнить Лению Серрана женщина, с которой я только что встретился. Женщина, которая может в конце концов – несколько позже, уже этим вечером – согласиться сыграть свою роль в служении