целая жизнь, за время которой она, как ей казалось, забыла свое детство, страх вновь овладел ею.

Франсуа поднялся, он протянул руки Жанне, и она засмеялась: «Я становлюсь тяжелой!» Они пошли к воде и медленно поплыли, почти не взмахивая руками. Шарлотта нырнула. Тома сказал Пюку:

— Пошли поплаваем?

— Еще не хочется, — ответил мальчик.

— Ну что ж, тогда — привет!

Он соскользнул в воду и с бешеной скоростью устремился в открытое море. Бернар все спал. Пюк не знал, чем заняться, он подошел к Эльзе и спросил, скоро ли они пойдут домой.

— Вот они вернутся, и пойдем, если хочешь.

— Но Тома уплыл надолго, он всегда заплывает очень далеко.

— Тома ждать не будем, у него мотоцикл.

— А Бернар спит.

— Разбудим.

— Я не сплю, — сказал Бернар, — я просто молчу.

— И вообще пора домой, — продолжал Пюк. — Франсуа должен уложить чемодан.

Эльза подумала, что завтра они вернутся сюда, а Франсуа уже с ними не будет.

Когда Жанна вернулась из Ниццы, солнце уже зашло. Все ее ждали. Да, Франсуа уехал, все в порядке, теперь он уже, вероятно, дома, она совсем отвыкла от толкучки, от толпы туристов, ей нужно немного отдохнуть. Она извинилась и ушла к себе, кровать была не застелена, на ней кучей лежали купальные полотенца, разбросанные подушки. От Франсуа никогда не оставалось никаких следов, разве что какая-нибудь книжка или фотография, привезенная из дальних краев.

Жанна прилегла, у нее ныла поясница, она положила руки на живот; слух и осязание сливались воедино, она слышала и чувствовала своего ребенка: он двигался медленно, как судно, ставшее на якорь в спокойном море. Благоухание жимолости проникало через окно, был час, когда Эльза и Тома обычно слушали музыку, Жанна узнала голос Кэтлин Феррье. Ветер стих. Мягкий голубой сумрак, песня, запахи сада обволакивали Жанну точно так же, как ее собственное тело охраняло и окружало дитя.

Вдруг раздался скрежет тормозов и одновременно визг собаки. Машина остановилась, на шоссе послышались шаги, быстрые голоса, звуки клаксона; хлопнули дверцы, и машина уехала. Все это заняло не более двух-трех минут.

Пюк тут же сказал отчаянным голосом, губы его дрожали: «Это Медор, я видел, как он ушел», — и, прежде чем его успели остановить, мальчик вне себя, с обезумевшими глазами кинулся к виноградникам. Эльза окликнула собаку, потом встала, вошла в дом, снова позвала, поднялась в спальню — взглянуть, не лежит ли пес на кровати. Не найдя его нигде, она бросилась вдогонку за Пюком. Шарлотта с отцом последовали за ней. Жанна встала и глядела на них с порога.

— Не ходи туда, это бесполезно, — крикнула ей Эльза.

Они бежали, окликая собаку, Шарлотта и Бернар перешли шоссе и поднялись на холм. Эльза следовала за мальчиком, тянувшим ее к месту, где резко затормозила машина. Они обыскали все вокруг, вглядываясь в полумрак, то подзывая собаку, то замолкая и прислушиваясь — никакого отклика. Трещали кузнечики, и цепочка машин тянулась к городу. Эльза и Пюк пошли обратно.

— Спустимся вниз, — сказала Эльза.

Они прижались к склону. Мальчик молчал, двигался как сомнамбула, подняв голову, напряженно вытянув шею. Он позволил Эльзе свести его вниз, потом вдруг бросил ее руку, отошел от дороги и углубился в заросли; низко наклоняясь к земле, он почти полз, окликая: «Медор! Медор!» Ему показалось, будто он разглядел собаку, и он бросился к ней, но это оказался лишь ствол дерева. Эльза сделала Пюку знак, чтобы он не кричал так громко, мальчик вернулся к ней и снова уцепился за руку.

— Нужно прислушаться, может, мы уловим его дыхание или шорох травы под лапами. Может, машина сбила какую-нибудь другую собаку, их так много тут. Может, он пошел к мойне искупаться, он часто туда ходит, когда жарко.

— Это был его голос, — сказал Пюк.

Он не проронил больше ни слова, и она подумала, что Пюк, наверно, плачет. Пройдя по дороге метров сто пятьдесят-двести, она решила свернуть направо, на хорошо знакомую ей тропку, которая, делая широкую петлю, выводила к нижним виноградникам, неподалеку от мойни. Мальчик заметил, что они удаляются от дороги.

— Думаешь, его ранило и он ушел сюда?

— Да, это тропинка, по которой он часто ходит, а раненые собаки, даже если рана не тяжелая, обычно бросаются бежать, потому что напуганы и оглушены.

— Если только у них не перебита лапа, — сказал Пюк.

— Даже если перебита лапа, — заверила она.

— Но не две лапы?

— Нет, конечно, когда перебиты две, это трудно. Хотя я сама видела, — добавила Эльза, — собаку, у которой был парализован круп и которая тем не менее довольно быстро двигалась на двух передних лапах.

— Что такое круп? — спросил Пюк.

Она объяснила.

— Это задние лапы и попка, — заключил он.

— Да, именно так, — сказала она.

— И хвост.

— Конечно, и хвост тоже.

— А у Медора хвост обрублен. Как ему отрезали хвост? Ножом или ножницами?

Она ответила, что не знает. Хвост обрубили, когда собаке было всего несколько дней.

— Это больно?

— Наверно, неприятно, но, должно быть, это делается очень быстро.

— А зачем это делают? — спросил он еще.

Она была довольна, что он задает столько вопросов. Так выигрывалось время.

— Я думаю, это мода, — сказала она, — и к тому же избавляет собаку от опасности защемить хвост в дверях дома.

— И машины?

— Да.

— А в самолете? Может, он и пошел искупаться, только я так не думаю.

Ночь стала совсем темной. На небе образовали свой гигантский треугольник три самые яркие звезды созвездий Лебедя, Орла и Лиры, вокруг них начинали мерцать и другие.

Они добрались до дна ложбины и, повернув направо, подошли к мойне.

— Сейчас поглядим, — сказала она, — не гуляет ли здесь где-нибудь Медор.

Но Пюк ответил, что уже слишком поздно, Медор купается только засветло.

— Он слепой, но никогда не ошибается во времени, он знает, когда уже ночь.

Они медленно двигались между виноградниками и деревьями по пустоши, поросшей диким ладаном. Мальчик отнял руку у Эльзы и шагал впереди.

Сколько собак умерло у нее на глазах? За все годы между детством и замужеством — сколько? По меньшей мере пять или шесть: щенки, погибавшие от болезни, старые псы, которых приходилось усыплять. Один спрятался, услышав голос ветеринара. «Думаю, лучше всего сделать ему укол в оранжерее», — сказал ее отчим и попросил Эльзу проводить туда доктора, и она покорно открыла дверь, которая вела из столовой в оранжерею, она смотрела, как ветеринар ставит свой чемоданчик, раскрывает его, вынимает шприц, ампулу, пилочку, иглу. Пришел отчим. «Пес спрятался в гардеробной, сходи за ним, тебя он