Шрифт:
Закладка:
Начинал Паре как подмастерье цирюльника, затем практиковался в хирургии на протяжении трех лет в больнице Отель-Дье, где соседствовали нищие, преступники и умалишенные. Основана больница в 641 или 645 году парижским епископом Ландри из самых чистых побуждений. Но по итогу Отель-Дье превратилась в мрачное заведение, где отбросы и бродяги доживали свой век в самых чудовищных условиях. Больница находилась на попечении церкви и зависела лишь от пожертвований прихожан. Скудные взносы не могли обеспечить необходимого, зачастую пациенты голодали. Хорошо поесть удавалось лишь в дни церковных праздников. После длительного голодания плотные обеды зачастую заканчивались смертью несчастных. Условия содержания также оставляли желать лучшего. В плохо освещенных, непроветриваемых помещениях часть пациентов лежали по 4–6 человек в одной койке (кровати были широкие). Оставшиеся – прямо на полу, на грязных соломенных тюфяках или подстилках. Дети вместе со стариками, мужчины с женщинами, здоровые с умирающими. Нередко в родовых схватках корчилась женщина, а рядом метался в бреду больной брюшным тифом. Бывало, что человек умирал и тело выносили не сразу – приходилось несколько дней лежать рядом с трупом. Двери Отель-Дье были открыты сутки напролет: туда мог зайти любой и принести или взять все что угодно. Хотя посетителями в основном были лишь студенты-медики или просто желающие попрактиковаться в медицине, за персоналом особо не следили. Амбруаз Паре позднее вспоминал, как однажды провел четыре ампутации носа подряд, не имея никакого навыка. Двое из несчастных скончались, но никаких взысканий не последовало. Выздоровление в Отель-Дье в целом было редкостью.
После такого больничного вертепа Паре попал на фронт. Во время Итальянской войны (1536–1569) его талант развернулся в полную силу. Основным достижением Паре можно назвать разрыв с устоявшимися правилами военной хирургии, которые на тот момент безбожно устарели. Огнестрельные раны, как считалось, приводили к заражению крови, так как в них оседали ядовитые продукты сгорания пороха. Единственное, что могло стать противоядием, – это кипящее масло (или раскаленное железо). У каждой палатки в военно-полевом госпитале можно было обнаружить котел с таким «антисептиком». Помощники хирургов собирали дрова, чтобы поддерживать необходимую температуру масла. Описан случай, как один из работников споткнулся в темноте и угодил прямиком в котел.
Однажды у Паре закончилось масло, вместо этого он обработал раны солдат холодной смесью из яичных желтков, розового масла и скипидара. Паре сильно переживал, что к утру обнаружит всех пациентов мертвыми. Каково же было его удивление, когда оказалось, что их самочувствие было гораздо лучше по сравнению с теми, кому все-таки досталась порция масла: «К своему удивлению, рано утром я застал раненых бодрыми, хорошо выспавшимися, с ранами не воспаленными и не припухшими. В то время как других, раны которых были залиты кипящим маслом, я нашел лихорадящими, с сильными болями и с припухшими краями ран. Тогда я решил больше не прижигать несчастных» [55]. С этого момента хирург прибегал только к перевязке ран, смазывая их хвойно-яичным бальзамом по собственному рецепту. Паре опроверг идею о ядовитом действии пороха на организм человека, полагая, что кипящее масло лишь усугубляло положение пациентов и причиняло им ужасные страдания. Объясняя свой подход, Паре утверждал, что организм способен сам справиться с раной: «Я перевязал его, а исцелит Бог».
За такое незначительное, казалось бы, нововведение на него обрушилась жесточайшая критика. Паре, конечно, припомнили все: отсутствие медицинского образования, низкое происхождение, сомнительный контингент первых пациентов. Поводом для отдельных упреков служило также то, что книга Паре «Способ лечить огнестрельные раны, а также раны, нанесенные стрелами, копьями и др.» был написан на простом французском языке, тогда как медицинскую литературу было принято издавать на латыни. Латинского языка Паре не знал, за что прослыл невеждой, несмотря на то что к тому времени он успел прослушал цикл лекций в медицинском колледже, обучился анатомии у именитых анатомов Франции. В отличие от медиков, французские монархи благоволили и покровительствовали Паре. Франциск II, Карл IX, Генрих III – у всех Амбруаз Паре служил личным хирургом. Поговаривали, что гугенот Паре был укрыт Карлом IX в одной из комнат Лувра в мрачную Варфоломеевскую ночь[33].
Паре ввел в хирургию перевязку сосудов, использовал в своей практике массаж, сконструировал первые глазные протезы. Он впервые выполнил ампутацию верхней конечности на уровне локтевого сустава, оперировал «заячью губу» и «волчью пасть» (расщелину твердого и мягкого нёба). Существует мнение, что Паре возобновил проведение кесарева в случае смерти матери. Хотя некоторые авторы утверждают, что Паре пытался проводить кесарево и на живой женщине, что в отсутствие асептики и наркоза, естественно, приводило к летальному исходу. Несомненной заслугой Амбруаза Паре стало возвращение в практику поворота плода на ножку. Это вывело акушерство на уровень античной Греции, повитухи в акушерской школе, основанной Паре, стали вновь обращать внимание в родах не только на женщину, но и на ребенка. История не запомнила имена критиков и злопыхателей, зато сейчас мы чествуем Амбруаза Паре как самого милосердного и передового хирурга своей эпохи.
Новое время
Акушерство набирало обороты. Многие врачи стали публиковать труды, посвященные женскому здоровью, появился целый ряд акушерских пособий. Во многих европейских городах были открыты родильные дома, хотя из-за высокой смертности от родильной горячки женщины предпочитали рожать дома, на улице, где угодно, только не в больничных палатах, за которыми закрепилась дурная слава. Постепенно акушерская помощь переходила из рук повитух в распоряжение врачей-мужчин. Однако первопроходцам приходилось несладко.
Мужчины-акушеры на протяжении истории сталкивались с невероятным ханжеством. Согласно традиции, врач или просто руководил, пока всю работу делала повитуха, или вмешивался, когда нужно было провести операцию по извлечению мертвого ребенка. Обычай, а иногда и даже закон запрещал мужчинам выступать в роли акушера. К тем, кто имел наглость пренебречь общественными устоями, относились пренебрежительно, придумывали язвительные прозвища. Вильяма Смелли, организовавшего в XVIII веке в Лондоне школу повитух, его конкурентка, миссис Найхелл, повитуха с Сенного рынка, окрестила «повивальным дедом лошадиной богоматери» [61].
В Средние века и даже в начале Возрождения последствия могли оказаться намного серьезнее обидного прозвища. Известна история некого доктора Вертта из Гамбурга, который переоделся в женское платье, чтобы присутствовать на родах, за что был сожжен