– Ясное дело, любовь – это важно. Не знаю, вернется ли та женщина. Ты говоришь – «любовь». Хочу, чтобы меня любили! Телесной любви хочу!

Женщина обхватывает свой торс руками и наклоняется вперед.

В ее словах, которые я слышал и раньше, звучали в основном отчаяние и гнев, женщина иногда словно злилась на нас – тех, кто проходит мимо. У нее спина рабочего человека, волосы рабочего человека, руки рабочего человека. У нее изломанное тело, которому нужны костыли. Я хожу мимо нее почти полгода, но еще ни разу не видел, чтобы рядом с ней кто-нибудь сидел.

– Я же не напрямую это сказала. Какого чёрта ты здесь делаешь? А вдруг бы сказала? Вот надо было сказать. Како-ого чёрта ты здесь делаешь? А я сама что здесь делаю?

Мне приходится пару раз ее громко окликнуть, чтобы она меня услышала.

– Извините! Прошу прощения!

Женщина замолкает. Она смотрит в мою сторону, и мне в глаза вперяется взгляд настороженных глаз.

– Мне надо вас кое о чем спросить. – Я стою по противоположную сторону ограды. – Почему вы размышляете вслух?

– А тебе это что, мешает?

– Нет-нет. Я просто спрашиваю. Вы в курсе, что вы думаете вслух?

– Естественно, – отвечает женщина – теперь скорее озабоченно, чем настороженно. – Ты что, думаешь, что я немного того… чокнутая? Что я странноватая?

– В ваших словах нет ничего странного. Странно, что вы их произносите.

Над нами с гулом пролетает самолет. Теплый вечер наполняется звуком, который идет по нисходящей. Мы смотрим в небо.

– У меня есть приятель, любитель потрепаться. Сколько же он болтает. «Говори громче». У него проблемы со слухом. Когда мы видимся, мне каждый раз приходится кричать. Я ему кричу, а он – мне. И так целыми днями.

Я сажусь на лавку рядом с ней.

– Поэтому вы и размышляете вслух?

– Нет. А, да я сама не знаю.

Она улыбается. Зубной ряд свидетельствует о том, что в этой стране не все могут позволить себе услуги стоматолога.

– Ты же видишь, что я выпила. Хотя не очень много. Бокал вина. Думаешь, это много? Одного бокала хватит. Так-то я тихая, как мышка. Еду вот по магазинам, потом возвращаюсь домой. Я нормальная, в общем. Или нет, не нормальная. Я спиртное пью. Когда пьют спиртное, нормально себя уже не ведут. Я не ищу, с кем поговорить. Мне просто нужна бутылка красного. Ты кто?

Я рассказываю, что пишу книгу о тревожности, и она делится со мной своими мыслями на сей счет. Говорит, что довольно долго работала в психиатрической клинике. В молодости интересовалась социологией. А теперь она на пенсии.

Во время нашей беседы я думаю, что слушает она внимательно, как любой другой человек. Она, без сомнения, придает большое значение тем разговорам, где одна тема легко перетекает в другую. Но больше всего меня поражает ее внимательность к собственным мыслям, похоже, она всегда такая. Внимательная к собственным мыслям. Внимательная к тому, что думают о ней другие.

– Может, потрогаешь мои руки? Теплые они или нет?

Я протягиваю руку, касаюсь ее пальцев и говорю:

– Теплые.

– А постой. Вот, вот. – Она не выпускает мою ладонь. – В других странах, когда вот так берут друг друга за руки, то, может, и не думают о сексе. Ни о чем не думают. Это солидарность. Но у нас, шведов, так не получается. Мы такие… не-е, не чувствую я в твоих руках сексуального влечения, и в твоем теле тоже не чувствую. Я на твое тело не смотрю. Понимаешь, надо просто доверять тому, что, что… Вот сидишь, смотришь на людей… Некоторые из них такие утомленные и потрепанные. Но они же не просили… Людей ломает одиночество. Одиночество. Согласен?

Мысли о несуществующем

Базовый метод социологии – при помощи того, что кажется нормальным, попытаться понять то, что представляется отклонением. Разница не обязательно будет большой. Человек, который разговаривает с собой вслух, сидя на лавочке в парке или в метро, может показаться раздраженным, эгоцентричным или сумасшедшим. Но что, если мы все начнем транслировать свои мысли в виде звуковых волн? Что нам предстоит услышать?

Уже сейчас можно сказать про два момента: 1. Молчание будет делом редким. 2. Мы услышим очень много тревоги.

Что касается тревоги, то ее обычное определение – «опасения, которые касаются неизвестности в будущем и которые обычно порождаются вопросами типа „а вдруг?..“»[79].

Это определение нуждается в уточнении.

Если рассматривать мышление с точки зрения феноменологии, то есть как что-то, чем оно нам представляется, то мы увидим: думание – это процесс в динамике. Когда мы говорим, что у нас появилась «мысль», то немного упрощаем. Мы вырезаем часть из потока мышления и изолируем фрагмент, превращая его в отдельную мысль.

Подобная абстракция, которой я и сам собираюсь согрешить в своей же книге, возникает снова, когда мы говорим о чем-то вроде «опасения», «беспокойства» или вопросов типа «а вдруг»: единственная конкретика здесь – это поток мысли, частям которого мы можем дать то или иное название, рискуя забыть о самом потоке.

Когда мы тревожимся, поток течет безостановочно. Тревога – это процесс. Он движется, иногда напористо, иногда вяло, но всегда по кругу. У него особая цель: благодаря движению мысли обрести уверенность. Здесь кроется важное различие между тревогой и страхом: цель тревоги – отменить саму себя.

Эта разница отмечена в языке. Нам страшно – это состояние; мы тревожимся – это действие. Так, мы не тревожимся при виде паука. Нам при виде паука страшно. Не обязательно спрашивать себя, правильно ли нам страшно; страх – это эмоция, оторванная от мысли. Но когда мы тревожимся, то всегда задаемся вопросом, правильно ли мы делаем, что тревожимся, а чтобы прояснить ситуацию, мы представляем себе разные варианты развития событий[80].

Если я тревожусь или переживаю по поводу «а вдруг я забыл выключить плиту», мысль на этом не останавливается. Пытаясь припомнить, что там с плитой, я займусь еще несколькими «а вдруг», которые укажут на конфорку: а вдруг конфорка раскалилась докрасна? Но я же выключил конфорку? А действительно ли я ее выключил? Неужели это настолько важно? Да, важно, потому что вдруг начнется пожар? Но плита же не загорится сама по себе только потому, что конфорка включена? Нет, но а вдруг все же загорится; а вдруг в доме начнется пожар и кто-нибудь из соседей погибнет?

Здесь речь идет о мыслях неопределенного типа. Конечно, весь процесс мышления отделен от реальности. Наши мысли