Шрифт:
Закладка:
20 процентов плюс 20 процентов? Это уже почти половина.
Так как не все самоубийцы оставляют записки, адресованные своему окружению (это делает около трети), ученые обсуждают, насколько люди, оставившие такие письма, помогают нам понять самоубийц. Может быть, те, кто пишет предсмертные письма, отличаются от тех, кто этого не делает? За исключением того, что самоубийцы, оставившие записки, в большинстве своем жили одиноко, другие различия представляются незначительными[62].
Наиболее тщательно исследовавшая самоубийство группа американских ученых собрала 1280 предсмертных записок (штат Огайо). Некоторые записки было трудно читать из-за ошибок, неразборчивого почерка, пятен крови и других факторов. Одно предсмертное письмо становилось все менее связным, по мере того, как автор все сильнее напивался, пока наконец, после полутора литров водки, не оборвалось на середине фразы. Записки расшифровали и категоризировали в зависимости от типа сообщения, указанного мотива и главной темы[63].
Больше всего исследователей поразило то, что люди, оставившие предсмертные письма, чаще хотели сказать близким о своей к ним любви, чем объяснить мотив своего поступка. Самое частое сообщение в предсмертных записках – «любовь к другим», это демонстрирует более трех четвертей писем. Женщина, которая в детстве подверглась сексуальному насилию, писала своему мужу:
Как хорошо, что ты любил меня. Как хорошо. Я ведь и сама так и не смогла полюбить себя[64].
В предсмертных записках присутствует еще одна тема – просьба о прощении. Мужчина, боровшийся с алкоголизмом, написал:
Прости меня. Я знаю, это больше не имеет значения, но прости, что я так и не сумел исправиться[65].
Очень многие заботились о том, чтобы оставшиеся не испытывали чувства вины. Одна женщина написала:
Пожалуйста, сделай так, чтобы все поняли: ОНИ НИ В ЧЕМ НЕ ВИНОВАТЫ!!! Меня любили, и я это знаю. Вы все для меня делали, но, по-моему, мне нужно было больше, чем можно ожидать от человека. Я по-настоящему, искренне люблю вас всех[66].
Другие, подобно этому 23-летнему молодому человеку, скрупулезно подсчитывают, какую часть вины можно возложить на других:
Я не могу считать вас с мамой ответственными за все: только 25 / 25, а остальные 50 – это уже моя ошибка[67].
Авторов вроде этого парня – тех, кто готов возложить вину на других – всего 13 процентов. Некоторые выражаются очень прямо и точно. Одна женщина составила собственный некролог с указанием опубликовать его без изменений. После имени и даты она пишет:
Желая быть с Господом, она оставляет этот ад. Хочу поблагодарить свою семью – вы помогли слабому духом и телом принять решение. Как много вы брали и как мало давали. Я обращалась ко всем вам, но где вы тогда были?[68]
Однако такой гнев выражали всего четыре процента. Самое злое письмо, попавшее в это исследование, написала медсестра средних лет, повесившаяся однажды вечером в гараже:
Надо было бросить тебя еще несколько лет назад… Я же говорила, жаль, что я не умерла. Я выбрала правильные место и время. ПОЗДРАВЛЯЮ С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ… И НЕ ВЫМЕЩАЙ ВСЁ НА ДЕТЯХ… Надеюсь, что на этот раз ты наконец оторвешь задницу от дивана. Бросишь пить, курить траву, перестанешь быть неудачником. НАЙДЕШЬ РАБОТУ. Ты ведешь себя, как дряхлый дед. Попробуй стать живым. Как жаль, что я этого так и не сделала…[69]
Если вчитаться в это письмо, то перед нами проступает обычный мотив самоубийства: отношения. После душевной боли проблемные отношения – это вторая по распространенности тема. Это подтверждается тем фактом, что двенадцать процентов самоубийц покончили с собой в присутствии других, иногда без предупреждения, например, застрелились в разгар ссоры[70].
В противовес приведенной выше цитате, в большинстве прощальных писем с темой «отношения» говорится почти исключительно о нехватке любви. Сорокалетний мужчина, прежде чем повеситься, написал своей жене:
Я подвел тебя, и подвел так, что не могу смотреть на собственное отражение в зеркале. Я не сумел выполнить свои обязанности и позаботиться о тебе. Прости меня. Прости[71].
Другой мужчина писал своей девушке:
Я просто не в состоянии понять, как я мог принести кому-то столько боли, сколько принес тебе. Прости меня. Я как будто был не я. Поэтому я не могу больше себя выносить. Я знаю, что не смог бы причинить тебе боль, и все-таки это сделал[72].
Ощущение «я ничего не добился в жизни» – тема, которая звучит в 17 процентах писем самоубийц. Молодой человек двадцати двух лет пишет на обороте заключенного с психотерапевтом договора о несовершении самоубийства:
Я – ничтожество… я всю свою жизнь ощущал себя неудачником. Я ни в чем не добился успеха. Нигде не стал лучшим. Я ни одного важного дела не довел до конца.
Я – плохой друг. Я – эгоист. Мне кажется, что на меня всем наплевать, а те, кто пытаются казаться неравнодушными, все равно заняты собой. Так я отношусь к другим – вот и другие ко мне так же относятся. Зачем мне и дальше отравлять себя? Я СЕБЯ НЕНАВИЖУ. Да пошло оно все в задницу[73].
Помимо ощущения жизненной несостоятельности, в письмах в основном описаны следующие причины: усталость (двенадцать процентов), одиночество (одиннадцать процентов), тоска (девять процентов), вина (семь процентов) и стыд (пять процентов).
Удивительно, но единственным типом самоубийства, которого в исследовании не выявили, оказалась одна из главнейших категорий Дюркгейма – то, что он называл «альтруистическое самоубийство»: смерть, представленная в качестве благородного долга. Если бы Дюркгейм больше интересовался тем, что люди думают на самом деле, вместо того, чтобы строить догадки о бессознательных мотивах, его теории самоубийства, вероятно, выглядели бы по-другому.
Господин в голове
Эта книга открывается цитатой, в которой писатель Дэвид Фостер Уоллес размышляет о том, почему почти все, кто совершает самоубийство посредством огнестрельного оружия, приставляют дуло к голове. В старой банальности кроется истина, пишет Уоллес: разум – великолепный
