них проводила комиссия старых большевиков, которые рассматривали туристические вояжи за границу как опасную блажь и давали согласие, замучив кандидата в загрантуристы вопросами по истории партии и революционного движения.

Поэтому, возвращаясь к отъезду новоявленного мексиканца, трудно не прийти к весьма логичному выводу: заграничный паспорт он наверняка получил по протекции. Сработали старые чекистские связи, возможно, еще и сестра похлопотала через своих знакомых, того же Дмитрия Медведева.

Деньги на поездку удалось скопить или одолжить, путешествие через океан стоило недешево, хотя бы и в третьем классе. Впрочем, информацией о том, каким классом путешествовал Александр Кесельман, мы не располагаем. Билет покупался на рубли, это понятно, но неясно, где пассажир раздобыл валюту, хотя бы на первое время пребывания в чужой стране. Приобрел доллары на черном рынке? Вполне допустимо, согласимся с таким вариантом. Одесса, портовый город, с черным рынком никогда не расставалась.

Но почему все-таки бывший красный кавалерист и чекист решил уехать из социалистического рая? Похоже, у романтического и творчески настроенного молодого человека зародились сомнения в советских идеалах, особенно после работы в одесской губчека. Такое могло произойти, хотя сомнения не обязательно означали полную утрату веры в революцию и светлое будущее. Иначе он попросту не вернулся бы в СССР (а он, как мы увидим позже, вернулся). Причины могли заключаться и в душевном состоянии: последствиях тяжелой болезни, отсутствии работы и вообще – жизненных перспектив.

Но и в Мексике таких перспектив, по всей видимости, не появилось. Сам он утверждал, что был «шофером на частных машинах и автобусах». То есть в поте лица зарабатывал на хлеб насущный. Родственники, скорее всего, нашлись, но, возможно, не слишком помогли в обустройстве на чужой земле. Может, не совсем понравились друг другу или не сошлись характерами. Всяко бывает.

И в 1926 году путешественник вернулся домой – судя по всему, разочаровавшись в далекой загранице и с новыми надеждами – найти лучшую долю на родине. Бог знает, чем были вызваны такие надежды. На самом деле, всегда лучше там, где нас нет, поэтому суетиться и метаться из страны в страну – занятие, редко себя оправдывающее. В 1924 году могло показаться, что райские кущи произрастают в Мексике, а в 1926-м – что в Советском Союзе.

Пройдет совсем немного времени, и он вновь захочет отбыть в страну текилы, кактусов и потомков древних ацтеков. Увидев, как еще больше ужесточились советские порядки, во что вырождается социалистическая мечта, и сообразив, что крутить баранку на пыльных мексиканских дорогах – не такой уж скверный вариант. Но ничего из этого не вышло.

Из автобиографии

В 1927 году в Одессе я вторично возбудил ходатайство о выезде в Мексику, в чем мне было отказано.

Перед тем, как завершить описание мексиканского эпизода одиссеи Александра Винтера, хотелось бы поделиться еще одной версией, объясняющей этот зарубежный вояж. Родственные связи, конечно, сыграли свою роль, но одновременно поездка могла быть служебной – по линии Иностранного отдела ГПУ.

Тогда становятся понятными слова «уехал нелегально». Разведкой Шура Кесельман уже занимался, контакты в чекистской среде имелись, так что в подобной миссии не было ничего невозможного. Ему помогли научиться водить легковые, грузовые машины и автобусы, получить соответствующую квалификацию и профессиональные права, причем такие, которые были бы признаны за рубежом, преодолеть все бюрократические формальности и обзавестись денежными средствами. Всё было организовано разведкой – на должном уровне и в сжатые сроки.

С Мексикой СССР установил дипломатические отношения в 1924 году (то есть как раз в то время, когда туда отбыл дядя Шура) и у советской разведки тотчас возникла необходимость освоить эту «площадку». Потребовались новые кадры, идейные товарищи с опытом, и бывший сотрудник одесской ЧК, конечно, пригодился. За мексиканца себя не выдавал – испанский язык изучил, но едва ли в такой степени, чтобы сойти за местного. Но это и не требовалось. Легализовался в семье родственников, шоферил и при этом выполнял задания Центра. В этом смысле его деятельность можно было действительно назвать отчасти «нелегальной»

Обращает на себя внимание и то, что в ходе допросов в НКВД в 1935 и 1937 году следователи не проявили ровным счетом никакого интереса к мексиканскому сюжету. Хотя обвинение в шпионаже в пользу Мексики или США напрашивалось. Отсюда можно сделать вывод, что информация о поездке в страну ацтеков у чекистов имелась, но использовать ее для обвинений они сочли нецелесообразным, исходя из соображений секретности – действительных, не надуманных. Так что мексиканским шпионом Александр Кесельман не стал, только японским и немецким.

Что осталось у него от Мексики? Можно не сомневаться, что какие-то связи и знакомства он там завел, всё же два года – солидный срок. Однако позднее утверждал: «за границей родных и знакомых нет и никакой переписки не веду ни с кем».

Безусловно, сохранилось знание испанского языка (он также отмечал, что владел немецким и «еврейским», имея в виду идиш) и мексиканских реалий. Позже это найдет отражение в киноведческих очерках, которые Александр Кесельман напишет для украинского журнала «Кiно».

V

Профессий много, но – прекрасней всех кино…

Первое время после возвращения в СССР «мексиканец» не мог найти работу. На три месяца устроился в одесское отделение Общества «Безбожник»и вел антирелигиозную пропаганду. В автобиографии не преминул упомянуть, что пригласил его в «Безбожник» человек не маленький, а сам председатель, Михаил Арсеньевич Катцент, в прошлом «начальник Одесской погранохраны и начальник городского строительства».

От армии удалось «откосить», очевидно, Александр Кесельман с полным основанием решил, что он уже достаточно повоевал. Военная муштра в мирное время его не привлекала, это можно понять.

Из автобиографии

Призывной комиссией Одесского Окрвоенкомата по состоянию здоровья (хроническая болезнь кожного покрова) был вовсе освобожден от военной службы в РККА. Документ об освобождении находится в личном деле в НКВД.

Этот недуг ни в каких других документах не упоминается. Во всяком случае, он не помешал дяде Шуре работать в органах госбезопасности – ни в начале 1920-х, ни в 1930-е годы. Нельзя исключать, что «хроническая болезнь кожного покрова» была вымышлена (полностью или частично), и договориться с военкоматом призывнику помогли товарищи по работе в «органах».

В конце 1926 года ему, наконец, достался утешительный приз – работа в киноиндустрии. Как сказал бы Остап Бендер, появился шанс сделаться полезным членом общества – вторая попытка устроиться на Одесскую кинофабрику оказалась успешной.

Это была та самая кинофабрика, которую Илья Ильф и Евгений Петров окрестили 1-й Черноморской и где