Самоуничижение было не свойственно красавице Касуми, но сейчас ей казалось, будто она впервые поняла, что значит «лишена привлекательности». Захлопнув створки трельяжа, она закрыла лицо руками и расплакалась.

В подобных случаях всегда вспоминают о друге.

Касуми тщательно стерла следы слез и отправилась к матери:

– Мама, можно мне пойти с Тиэко на каток?

– Конечно. Только смотри не ушибись.

На этот раз Касуми оставила дверь в комнату с телефонным аппаратом открытой и набрала номер Тиэко.

– Что-о? Я вечером читала детектив и всю ночь не спала, вот только проснулась.

– На каток не пойдешь?

– Можно пойти. Но после трех.

– Хочу там много чего у тебя спросить.

– Я тоже.

Идеальное проявление дружбы – один человек обращается с просьбой, чтобы его выслушали, другой отвечает тем же. Похоже на некое наитие: и Касуми, и Тиэко иногда даже на расстоянии как будто понимали, о чем сейчас думает подруга.

Касуми заболела и не пришла в университет, и Тиэко отсутствует по той же причине – ведь как-то они поняли это друг о друге. Тиэко звонит ей и простуженным голосом спрашивает подошедшую к телефону служанку: «Касуми-тян, наверное, заболела и не пойдет на учебу?» Изумленная служанка докладывает Касуми: «Да она прямо ясновидящая!»

Однако Касуми это совсем не удивляло. Дело не в сезонной эпидемии; ей казалось вполне естественным, что здесь лежит с простудой в постели она, а там, с такой же простудой, – Тиэко. Будто на маленьком наброске: по одной стороне картины катится красное яблоко и по противоположной стороне катится красное яблоко.

10

Когда Касуми и Тиэко уверенно, цокая по полу лезвиями фигурных коньков, вошли на каток, там как раз делали уборку. По льду весело и деловито скользили похожие на хоккеистов рабочие в красных шапочках и красных свитерах, опираясь на длинные щетки для чистки.

Двигались они куда лучше клиентов, пришедших покататься на коньках. (Впрочем, так и должно быть, ведь уборкой занимались тренеры.) Они наслаждались этим в то короткое время, когда на катке не было толп и становилось просторнее и свободнее.

– Если уж уборка напоминает полет ласточки… – начала Тиэко, покачиваясь в плотной толпе. – Мне бы понравилась такая работа.

– Да, это не тряпкой в коридоре возить.

– Ах, какая гордая! Можно подумать, ты этим занималась.

Подруги выжидали удобный момент для важного разговора. Но разве поговоришь в такой толчее? До их слуха долетали сплетни о женщинах – это между собой болтали, набив жвачкой рот, три молодых парня с пронзительными взглядами. Губы парней, словно подгоняемые жвачкой, кривились, неустанно двигаясь вниз-вверх, вправо-влево, изо рта вылетали невнятные, непристойные слова.

– Немного покатаемся и тогда поговорим.

– Давай.

Уборка закончилась, зазвучал «Вальс конькобежцев»[14]. Люди, на время сбросив сковавшие их узы повседневности, группами кружили по катку. Затем команда полировщиков принялась тщательно, без остановки драить ограждения. Касуми и Тиэко скользили по льду, взявшись за руки. Когда они ловко держали равновесие, их пальцы в перчатках соединялись в мягком пожатии. Если же равновесие грозило нарушиться, пальцы сразу до дрожи напрягались, становились прямо-таки железными – в основном у Тиэко.

Девушки катались и не слишком плохо, и не слишком умело. Порой они с завистью смотрели на согнутые спины пересекавших их путь опытных конькобежцев, и все-таки им, чтобы сделать круг, требовалось лишь пятнадцать секунд. После нескольких таких кругов Тиэко первая плюхнулась на желтую скамейку за ограждением. Ноги гудели, и так приятно было спокойно посидеть.

Вспотевшее после катания лицо покалывал холодный ветер, налетавший со льда.

– Сначала я скажу, – начала Тиэко. – Я тебе соврала. У тебя дома, на танцах, Маки назначил мне свидание. Я ему сразу сказала, что у меня семейные сложности, я должна возвращаться к ужину. А он говорит, я младший служащий с маленькой зарплатой, после работы времени встречаться нет, давай встретимся в обеденный перерыв. Так что свидание у нас было сегодня днем, на танцы ходили.

– Надо же, – удивилась Касуми, забыв о собственных проблемах. – Ты так по-тихому, ловко… И этот вечно рассеянный, сонный Маки… Прямо не верится.

– В обеденный перерыв он был не таким уж сонным. А еще он высокий. Когда мы танцуем, я ему до подбородка.

– Ну и ну! – изумилась Касуми и со скрежетом прочертила лезвиями коньков по льду.

– Прекрати, не делай так! – закричала Тиэко, затыкая уши от этого звука, почти заглушившего вальс. – Ты странная какая-то. Вроде строгая, а безобразничаешь. Это все потому, что ты несчастна. Очень несчастна. Посмотрела на твое лицо и сразу все поняла.

Ее почти истеричная реплика была криком дружбы, которую трудно облечь в слова. Услышав это, Касуми почувствовала, что щекам стало еще холоднее от поднимавшегося со льда ветра. Конькобежцы сменили направление: теперь они объезжали подруг слева, и Касуми представляла, как мимо проносятся ноги Саваи.

«Я несчастна. Почему? Да просто очень несчастна».

Касуми показалось, что у нее жар, и она, не снимая перчатку, приложила руку ко лбу. Прямо перед ней вдруг упал на лед подросток в черном свитере и черных штанах. С бешено заколотившимся сердцем она не сводила взгляда со спины, обтянутой черным свитером. Сердце разом ухнуло вниз.

Вскоре черная спина неуклюже приподнялась и тело оторвалось от своего отражения в зеркале льда. Подросток с неловким смешком огляделся, заложил руки за спину и, даже не отряхнув блестящую ледяную крошку со штанов, как ни в чем не бывало заскользил дальше.

– Что с тобой? Не хочешь сказать?

– По правде говоря, я вчера встречалась с Кэй-тяном.

– С Кэй-тяном?

– Это твой троюродный брат. Забыла?

И Касуми открыла лучшей подруге все. Она была уверена, что описывает события беспристрастно, но в ее рассказе тут и там мелькала оценка – так в куске льда заметны пузырьки, потому что невозможно перед замораживанием убрать из воды весь воздух.

Тиэко молчала с непривычным для нее взрослым выражением лица. Сняла красные кожаные перчатки, сложила их вместе и, постучав по кончику носа, глубокомысленно изрекла:

– Это любовь. Ты влюблена в Кэй-тяна.

– Извини, но это не так. Я не для того тебе открылась, чтобы выслушивать подобное.

Касуми раздражало, что их точки зрения, обычно совпадающие, сейчас расходятся, потому и ответила холодно, как стереотипная студентка.

– Почему не так? Влюбилась, и все тут.

– Чем докажешь? Похоже, ты меня слушала вполуха.

– Чем докажу, значит? Например, в отместку за грубость и безответственность Кэй-тяна ты можешь рассказать отцу о его проделках?

– Не могу!

– Вот видишь! Это «не могу» и есть доказательство любви.

– Ну что