— Эм, — Нилла покачала головой, снова скривилась от искр боли в руке и села. Плотная мантия окружила ее, и она поняла, что рубашка сползла, открывая плечо. Что еще могло быть открыто? Она подумала о золотой цепочке с медальоном, которую она прятала. Ей не нужно было, чтобы Соран увидел медальон, узнал его и спросил, где она его взяла. Она поспешила поправить рубашку, глядя на мага.

Он не повернулся к ней, а отнес чайник к столу и стал наливать горячее содержимое в глиняный чайник. Приятный аромат заваривающегося чая заполнил воздух.

Смех привлек ее внимание к нише, где мальчик сидел на шкурах, скрестив ноги. Он держал половину буханки хлеба, ломал ее и бросал кусочки виверне. Виверна стояла на задних лапах, раскрыв здоровое крыло, и кружилась в танце, щебетала и смешно шагала, выставляя себя глупо ради каждого кусочка.

Мальчик хихикал. Рана на его голове зажила, и Нилла не видела со своего угла шрам. Кожа его уже не была бледной, а на щеках даже появился румянец. Его черные прямые волосы свисали ниже плеч, выглядели гуще и здоровее, чем раньше.

— Кто-то хорошо восстанавливается, — Нилла напряженно встала с каменного пола, застонала от боли. Ее рука уже ощущалась нормально. Она тряхнула ею, прошла к столу и опустилась на свой стул напротив мага.

Соран опустил перед ней надбитую чашку, поднял глиняный чайник, покрутил его и налил горячую жидкость. Он не подумал процедить чайные листья перед тем, как наливать, и Нилла скривила губы, глядя как черные точки плавают в чае. Она не упомянула это. Не было смысла смущать мужчину. Она взяла чашку, сделала глоток и не дала себе скривиться, когда чайные листья покатились по горлу.

— Мы пережили ночь, — отметила она, опустила чашку, медленно крутя ее в пальцах. — Как выглядит буря?

Сран сделал глоток из своей кружки и скривился. Он посмотрел в ее сторону с вопросом, заметила ли она листья в жидкости. Она посмотрела на него без эмоций, и он сделал еще глоток. А потом пожал плечами.

— Буря все еще сильная. Но защита держится. Мы пока что в безопасности.

Нилла хмыкнула. Еще вспышка смеха привлекла ее взгляд, она смотрела, как виверна пыталась балансировать на хвосте. Не смогла и рухнула кучей, но мальчик бросил ей большой кусок хлеба.

— Как он, по-вашему? — спросила Нилла. — Похоже, все в порядке?

— Да. Думаю, он поправился, — Соран склонился, опустил предплечья на стол и понизил голос. — Видите что-нибудь странное… в его поведении, мисс Бек?

— Странное? — Нилла нахмурилась. — Вы не про то, что он скармливает хороший хлеб жадному червю?

— Посмотрите на хлеб, — сказал Соран.

Нилла взглянула на него. Что за странные слова! Но его лицо было серьезным. Даже напряженным. Она приподняла бровь и повернулась к нише. Хлеб, конечно, был зачарованной буханкой из Дорнрайса. Сколько бы она ни брала хлеб из корзинки в поместье, буханка была там, когда она возвращалась. Круглая буханка с корочкой, внутри была вкусная, с намеком на травы и мед. Она была рада этому удобству, стала принимать как должное.

— Я не вижу ничего странного, — сказала она после пары мгновений.

— Смотрите, когда он отломит кусочек, — сказал Соран.

Нилла так и сделала. Сначала она ничего не увидела. А потом издала тихое:

— О, — и села прямее.

Когда мальчик отломил кусочек, половина буханки не уменьшилась. Она осталась той же формы и размера. Мальчик бросал виверне кусок за куском, а хлеб не менялся.

— Я такого еще не видела! — сказала Нилла. Она прищурилась, пытаясь четче видеть, что происходило, и различить магию. Но мальчик упрямо скрывал от нее магию.

Она повернулась к Сорану.

— Как он это делает?

— Он узнал магию, — маг склонился ближе, его плечи опустились, словно он боялся, что его подслушают, хотя Нилла не знала, кто мог их услышать, по его мнению. — Он узнал магию, потому что это магия его матери.

— Что?

Глаза Сорана стали слишком яркими и напряженными под сдвинутыми бровями.

— Помните, — сказал он, — что я говорил о своем плене? Как король фейри Лодираль из Аурелиса проклял меня и приговорил к жизни на Роузварде?

Нилла кивнула. Вряд ли она забыла бы ту историю.

— Лодираль ушел, и я был в плохом состоянии. Только проклятый, не мог сам создавать проклятия. Я мог погибнуть от всего, что в меня бросило бы море Хинтер. Я не был готов к ужасам, которые Эледрия предлагала смертным, и мою энергию забирали оковы Девы Шипов, она вот-вот могла вырваться и убить меня, пробраться в Вимборн. В те первые дни я был в отчаянии. Но на третий день появилась Дасира. Маг Дасира, как ее знали в нашем мире. Королева Дасира — в Эледрии. Смертная жена короля Лодираля.

— Но я думала… — Нилла сжала зубы и губы, чтобы остановить вопросы. Пусть Соран расскажет всю историю.

— Маг Дасира была величайшим смертным магом Торинианской эпохи, четыреста лет назад. Конечно, я знал ее имя. Она известна даже среди мифато, ведь она первой забрала Эвеншпиль из власти фейри, и в большом бою прогнала их из Вимборна, разбив их власть над Сэритом. Вскоре после этого она влюбилась в Лодираля из Аурелиса и неизвестным образом стала его невестой. Она жила, не старея, среди народа Эледрии с тех пор, звала их своим народом, но старалась служить защитой между ними и ее видом.

Неизвестные обстоятельства были необычными. Как можно было убедить мага, который сражался против фейри, стать невестой фейри? Нилле хотелось узнать историю.

Но Соран продолжил свою сторону истории:

— Как я и сказал, Дасира прибыла одна в Роузвард и приступила к работе, установила защиту и припасы, заботясь обо мне. Я не знал всего, что она тогда сделала — мое внимание было сосредоточено на Розовой книге и Деве Шипов. Но камни защиты — ее работа. И вся защита в стенах маяка. И, уверен, что вы уже заметили, что так и с пополняющимися запасами еды в Дорнрайсе.

Нилла медленно кивнула. Она часто думала об этом.

Она повернулась и смотрела на ребенка. Он и виверна снова свернулись на кровати, мальчик спал, виверна грызла буханку хлеба. Магия продолжала восстанавливать хлеб, пока виверна не сдалась, сыто вздохнув, и обвила мальчика как чешуйчатое одеяло.

— Что насчет него? — спросила Нилла. — Я думала, вы сказали, что все дети-ибрилдианы были запрещены со времен Обета. И… Кириакос, — она поежилась, ей не нравилось его имя. — Вы говорили, что его заставили отдать