Пока в сентябре не получили приказ – захватить ретранслятор в горах. Вышка там с радиоаппаратурой стояла. Народ к войне призывали.

Разведрота наша захватывает гору, бригада село штурмует. Мы сверху огнем поддерживаем.

Погрузили нас в крытые КамАЗы, скрытно провезли через блокпосты. Десантировали уже в горах.

Всю ночь поднимались, ни одного привала. Проводника местного взяли, он такими тропками вел, дух захватывало.

Ближе к рассвету он уперся: – Все. Дальше не пойду… Метров, – говорит, – сто пятьдесят, и вышка будет…

Пошли мы. Ядро группы, головной, боковой дозор.

Головной докладывает: – Вижу боевиков.

Уточняет: – Вижу ретранслятор. Охраняет один человек.

Рота разделилась. Нас, второй взвод, с одной, первый и третий с другой стороны.

Тут комвзвода подзывает двоих наших снайперов и еще одного, прикомандированного, из спецназа «Русь». У него винтовка бесшумная, без вспышки.

А дождь все моросит, скользко. толком еще не рассвело, видимость никакая.

У вагончика боевик топчется. Здоровый такой, бородатый, как в кино показывают. Да еще и ОЗК натянул, человек-гора.

Командир говорит: – Если он промажет (снайпер из «Руси»), с первого не убьет, тогда наши стреляют. Все равно себя обнаружим.

Но он не промазал. КМС по стрельбе, и винтовка не то, что у наших, «Драгунов»… точно в шею попал, с первого выстрела уложил.

За руки, за ноги в сторону его перетащили. Командир одними губами: – Вы, снайперы, в те окопы. Мы врываемся в вагончик. Вы нас, если что, огнем поддержите.

И пошел первым.

Ребята тихо все сделали. Ветка нигде не хрустнула, да и сумерки еще не разошлись. Как тени вагончик окружили – и к двери.

Только внутрь, а оттуда такой огонь!..

Парни назад отошли, а лейтенант лежать остался, он первым был, на себя все принял.

Огонь настолько плотный был, что залегли все за камни. И тут, Илюха, пулеметчик наш, пулемет свой бросил и под таким огнем, согнувшись, обратно к вагончику. Под пули.

– Куда?! – орем. – Ложись!!

Вытащил он старшего лейтенанта. В руку и в голову тот ранен оказался. У него мозг уже из раны вытекать начал. Он потом в госпитале умер.

А два боевика, что в вагончике оставались, выскочили и вниз, к селению. Как раз на первый взвод. Их в упор и расстреляли…

А мы начали окапываться. Почва – камень. Хороший окоп не выкопать. Я копал, пока лопатка саперная пополам не согнулась. А туман такой, – три метра и ничего не видно.

Торопились, надо было к рассвету успеть. Бригаду огнем сверху поддержать. Но что-то там не срослось.

Как после сказали, боевиков в селе оказалось в разы больше, чем было известно из разведданных. На штурм идти – надо хотя бы четырехкратное преимущество иметь. А получилось примерно поровну. Все равно бы село не взяли. Все бы там полегли. И на штурм не пошли…

А боевики, поняв, что вышка захвачена, пошли ее отвоевывать.

Поднялись они быстро – местность для них знакомая, туман не помеха. С соседней вершины мы хорошо просматривались.

Нас у вышки было пятьдесят четыре, с контрактником пятьдесят пять. А их около пятисот.

Но мы ничего этого не знали! Окопы, как могли, выкопали, костер развели, завтрак готовить начали, тушенку разогреваем.

Неожиданно туман рассеялся. Резко так, минуты не прошло. Стало так красиво! Кругом зелень после дождя блестит. Внизу село как на ладони. Ясно так, как только в горах бывает. Все даже замерли. Замолчали. тишина несколько секунд стояла полная…

И вдруг началось. такой огонь ударил!..

Боевики с соседней горы били. Работали двойками – снайпер и пулеметчик. Ребята только успели в окопы попрыгать. Лежим, в камни вжимаемся. Окопчики мелкие, голову не поднять. Пули над нами, только камни сыпятся.

Остальные боевики взяли гору в кольцо и поднимаются.

Отстреливаться толком невозможно. Чуть шевельнулся, снайпер с соседней вершины бьет. так, автомат выставишь, постреляешь. Гранату бросишь.

Долго держались. Часа четыре. Потом из соседнего окопа к нам Витька Соломатин перебежал. До сих пор удивляюсь, как он при таком плотном огне перебежать смог? И не ранило, не убило его…

Витька кричит:

– Парни, Колю убило!!

А у них окопчик впереди был. Коля – пулеметчик, он боевиков первым встречал. Из-за него они к нам подойти не могли.

– Может, показалось?

– Нет, убили. Я ему сам глаза закрыл. Когда ленту менять стал, его снайпер точно в глаз убил.

В том окопе еще Паша Птицын оставался, один. Он кричит:

– Пацаны, прикройте! Я к вам бегу!

А мы ему:

– Паша, подожди! Прикрыть не можем пока!

Так и перекрикивались через грохот.

– Птица, ты как?!

– Нормально!

– Смотри, чтобы через тебя не прошли!

– Хрен пройдут через меня! Устанут проходить!..

И вдруг он замолчал.

Мы ему:

– Птица, ты как?

Тут грохот на миг прекратился. А в ответ стоны:

– А-а-а…

Ему в окоп граната попала. Таз ему весь разворотило. Умер он быстро…

А боевики идут. Совсем близко уже. Голоса слышны. Слова отдельные разобрать можно.

Нас в окопе восемь человек было. У каждого свой сектор обзора, чтоб не пропустить. Чтоб не подбежали близко, в упор нас не расстреляли. Лежим мы так, каждый на свой участок между камнями бруствера смотрит. Вдруг, не знаю зачем, голову назад поворачиваю.

Смотрю, у Артема Каледина, он с другого края лежал, на спине граната лежит, Ф-1. Гранаты и до того падали. то дальше, то ближе, со всех сторон сыпались. А тут точно. И на спину ему.…

А он не чувствует ничего. там же боль, грохот, горячка. Подумал, может, его кто прикладом или локтем задел. Или еще что…

Ф-1 граната серьезная, оборонительного действия. У нее разлет двести – двести пятьдесят метров. Если б взорвалась, там месиво было бы…

Когда чеку выдернешь, кидаешь, три-четыре секунды – и взрыв. А боевики, что поопытней, выдернут чеку, одну-две секунды подождут и бросают. Чтоб уж наверняка. Чтоб обратно не выбросить…

Но, тут, видно, неопытный кидал. Хотя время в бою по-другому течет. Это правда. Я смотрю – она лежит.

Я к нему, через ребят, но тут Вова, снайпер наш, он рядом лежал, как почувствовал что-то. Схватил гранату и донес до бруствера. Медленно, показалось, медленно… Взрыв…

Головы подняли, он кричит:

– Ребята, я гранату выкинул!..

Смотрим, а у него правой кисти нет. Ногу ему еще посекло, кровь штаны заливает.

Еще Женьку ранило. У него больше двадцати осколков из головы достали. Но он жив остался. только левую сторону парализовало. Правда, потом она разработалась. Но и сейчас видно: идет, а одна сторона не догоняет.

А мы все лежим, отстреливаемся, но патроны уже кончаются. По рации подмогу запрашиваем, а нам одно:

– Инициативу не отдавать! Держаться до последнего!

А до последнего – что ж? Мы, когда служили, нам офицеры, что не одну войну прошли, говорили:

– В плен сдаваться не вздумайте! Последний патрон для себя, только не плен. Замучают…

Ну, лежим мы так, а Женька, он же в голову раненный, лежит лицом вниз. Его тошнить начало. Он стал захлебываться. Локтем ему голову чуть поднимешь, чтобы рвота наружу вытекала, и снова вниз.

Потом Ленька Мухин кричит:

– Пацаны! Что у меня с глазом?!

А ему глаз выбило. Мы ему:

– Муха, терпи! Нету глаза!

А боли тогда не было. Ни у кого боли не было. Шок, адреналин. Боль в бою не чувствуешь. Боль потом приходит…

Артему, у которого гранату со спины сняли, и Коле-пулеметчику, которого первым убили, им родители повязали такие черные пояса-обереги. там еще молитва написана.

И везде они с этими оберегами. В баню ходили, кушать… Никогда их не снимали. И вот Артем начал молиться. И, видно, позу поменял. Чуть приподнялся ненароком. Голову повернул так неудачно. И его снайпер в голову убил.

А мы все лежим. Лежим, уже не надеемся. Все. Помощь не придет. Последний патрон берегли. Если что, в себя…

Мне кажется, я уже тогда умер… За минуту до того, как снайпер мне в голову попал.

Наших в том бою пятеро погибли. трое там и двое потом в госпитале от ран умерли. А всего двадцать шесть раненых. Разной тяжести…

Радиста нашего, когда последний