Глаза щиплет.

— Спасибо, Егор. За то, что спас.

— Не бери в голову, — по голосу слышу, что улыбается, и очень хочется увидеть эту улыбку вживую, но на заднем плане раздается капризное женское:

— Егор, иди к нам.

Закрываю глаза, выдыхаю:

— Тебе, наверное, пора.

Малов отвечает не сразу. После паузы и тяжелого вздоха выдает тихое:

— Наверное.

— Спасибо еще раз.

После разговора с ним, душа не на месте. Я отодвигаю в сторону банку с вареньем, иду к мойке и, распахнув под ней дверцу, достаю из мусорного ведра телефон Егора. Не знаю, как буду объяснять тот факт, что мобильник оказался у меня, но вернуть его надо.

***

Телефон был выключен. Я зажала кнопку «вкл», но он был слишком разряжен, чтобы хоть как-то отреагировать на мои прикосновения.

— Ну и ладно, не зачем мне его включать, — проворчала я, но на зарядку все-таки поставила. Ну мало ли. Вдруг. Просто на всякий случай.

Этот дурацкий день, наконец, подходит к концу. Я вымотана, опустошена и чувствую себя как пластиковая игрушка, которую пожевал сладкий ласковый алабай из парка.

Казалось бы, ничего плохого не произошло. Просто набор кусочков, но если сложить их всех вместе, то не знаю, как вообще мне удалось пережить это сегодня.

Утро с Фроськой, появление Егора у меня дома, увлекательный отдых юных пенсионеров вместе с Мироном, снова Егор, Дружочек, опять Мирон, и еще раз Егор. Голова кругом, в душе полный разлад и даже килограмм вкуснейших мандаринов не спасает от хандры, поэтому я делаю единственное, что можно в такой ситуации – иду спать.

Как говорила бабушка, утро вечера мудренее.

Но то ли бабушка любила приукрашивать, то ли ко мне эта поговорка не имела никакого отношения, но с утра лучше не стало. Зато добавилась головная боль – гудящая и раскатистая.

Мне с трудом выбираюсь из постели и только на силе воли ползу в душ. Стоя под унылыми струями теплой воды, монотонно повторяю:

— Я бодра, весела, полна сил и жизненной энергии.

Мантра не очень помогает, потому что от зевоты чуть ли не рвется рот. Взглянув на свое потрепанное отражение в запотевшем зеркале, я прихожу к логичному и универсальному выводу, что во всем виноваты мужики, и отправляюсь на кухню за кофе и бутербродами.

За этим занятием меня и застает звонок от подруги. Торопливо проглатывая все, что успела откусить, я хватаюсь за трубку.

— Светик, привет!

Снова энергия бьет ключом, и вся я из себя радостная и позитивная. Ради Светы.

У нее был сложный развод, всего через пару месяцев после моего. Вернее, сам развод был простым, а вот брак сложным. За пару лет он высосал из нее все силы и превратил сияющую красавицу в грустного гнома. Еще один пример того, что во всем виноваты мужики.

Я вообще не знаю, как она умудрилась не окоченеть, рядом с таким обломком льдины, как Смолин. Поэтому всеми силами пытаюсь ее согреть и поддержать.

Свои собственные переживания прячу поглубже, натягиваю маску вечно радостной, довольной подруги и вперед.

— Как дела? Как там моя крестница?

Светка беременная. Осталось полтора месяца, и в феврале появится карапуз или карапузинка – точно не известно. Мелочь так активно вертится и так профессионально прячется, что никакое УЗИ не смогло поймать нужный ракурс и рассмотреть вареник у нее там или краник.

Я жду крестницу. Даже прикупила комплект розовый с ушками в подарок на выписку. Правда чек сохранила, чтобы в случае чего поменять на другой цвет.

— С утра куролесит. То пяткой под ребра, то головой в мочевой пузырь упрется, — в трубке тихий смех, а у меня в груди щемит. И не только потому, что за Светку переживаю. Мечты свои еще жалко. Я ведь когда-то грезила, что у нас с Егором тоже будет малыш. Что я буду пузатая и румяная, а он станет носится по городу в поисках конфет с ароматом свеже положенного асфальта.

А в итоге ни малыша, ни Егора, ни конфет. Печаль.

Мне не удается сдержать грусть под замком, и она просачивается в голос:

— Здорово.

— Ты сама-то как? — тут же интересуется Света.

На миг меня захлестывает дичайшее желание пожаловаться. Рассказать ей все, о том, что замужем была, о том, что развелась, и самое главное о том, что сердце снова болит от одной мысли о Малове.

Это секундная слабость, с которой я расправляюсь быстро и безжалостно. Не хватает еще беременную женщину грузить своими проблемы. Нам со Славкой столько сил пришлось приложить, чтобы вытащить ее из послеразводовой депрессии, так что никаких откровений. Ей и так переживаний достаточно. А я... я справлюсь сама.

Я же веселая Ленка-неунывайка, у которой все проблемы – не проблемы, и горы по плечу.

— Плохо, — смиренно произношу в трубку, — до пяти утра смотрела сериал, и теперь не могу ни глаза открыть, ни вспомнить, как руками-ногами двигать.

Она смеется. Я тоже улыбаюсь, но хорошо, что мою улыбку никто не видит, потому что она кривая, как на картинах Пикассо.

Мы договариваемся встретиться на днях, поболтать и прошвырнуться по магазинам. А еще я хочу вытащить ее погулять на новогодние праздники. Может, сходим на выставку ледяных фигур, а может дойдем до катка. Мне нужно срочно выгулять подругу и сделать ей прививку хорошего настроения. Да и самой такой укольчик не помешал бы.

От мыслей об укольчиках меня отвлекает звонок в домофон. Тихо крякнув, я поднимаюсь из-за стола и иду отрывать.

— Кто?

— Курьер.

— Опять? — вырывается у меня.

Вчера уже был один. Ворвался в дом, требовал пожрать, наговорил всяких пошлостей, а еще чуть в трусы не залез. Вот еще немножко и все, гадкие лапы оказались бы прямо ТАМ! Прям еще чуть-чуть