туда, где находилась замочная скважина. «Я всегда целился чуть ниже дверной ручки, – говорил им отец. – И я всегда бил по двери не пяткой, не носком, а всей стопой. Только так, если не хочешь уехать оттуда на скорой!» Ребекка задержала дыхание и нанесла удар.

Ничего не произошло.

«Бить надо в ту же сторону, в которую дверь открывается», – говаривал отец.

Ребекка еще раз внимательно посмотрела на дверь. Наружу та открываться никак не могла, этому препятствовал стальной каркас. Ребекка собралась с силами и ударила еще раз.

Лодыжку пронзила острая боль.

– Вот дерьмо! – в сердцах воскликнула она.

Она подумала о том, чтобы вынести дверь плечом.

А потом вспомнила: «Никогда не бейся в дверь плечом, это бесполезно. Я знал одного копа, который навалился на дверь боком со всей дури, и он потом четыре недели не мог нормально повернуть голову. Не зря же мы в таких случаях используем стингер». Тогда отец рассказал им, что стингер – это специальный штурмовой таран тридцати пяти фунтов весом и длиной в тридцать дюймов.

Ребекка вернулась к машине и взяла тяжелый домкрат, а заодно и разводной ключ.

Настало время заняться задней дверью. Ни домкрат, ни разводной ключ не были идеальными инструментами – насколько она понимала, лучше всего подошел бы ломик или тяжелый массивный гвоздодер, но уж придется обойтись тем, что есть.

«Особого умения для того, чтобы сломать висячий замок, не нужно, – подумала она. – Только грубая сила».

Она со всей силы обрушила домкрат на висячий замок, но тот устоял.

Она взялась за домкрат плотнее, так что пальцы побелели, и ударила еще раз. Замок жалобно зазвенел, крутанулся и провалился внутрь металлической скобы, которую запирал. Теперь добраться до него стало труднее, а скоба стояла намертво.

«Видимо, придется разбить окно», – подумала Ребекка.

На первом этаже было три окна, затем шла ржавая пожарная лестница к аварийному выходу на втором этаже, а потом еще три окна. Все окна были забраны металлическими решетками с тонкими, но крепкими прутьями. «Зачем?» – удивилась Ребекка. Для чего нужны решетки на острове, на многие мили удаленном от всего света? Даже когда общежитие работало, на острове почти никого, кроме его обитателей, не было. Но потом со стороны океана послышался грохот. Она посмотрела в сторону моря и поняла, что этот пугающий звук издают разбивающиеся о берег волны. Море выглядело неспокойным, хотя ветер сегодня нельзя было назвать сильным. Он шевелил мусор: рваные сети, куски фанеры, кофейные стаканчики. А в сильный шторм вместо этих предметов полетят кирпичи, куски черепицы и камни. От них оконное стекло защитить помещения общежития не сможет. Значит, решетки установлены не от воров, а от ударов стихии.

Ребекка снова подумала о том, каково здесь будет зимой. Что, если остров окажется на пути урагана?

Что, если в это время она все еще будет в этом проклятом месте?

Она решительно взялась за домкрат обеими руками и подбодрила себя: «Давай, давай, ты справишься!»

Она что есть силы ударила домкратом по замку. А потом колотила еще и еще. Наконец, ей пришлось остановиться: плечи у нее ходили ходуном, сердце вот-вот готово было выскочить из груди, дыхание стало прерывистым, а по спине потек пот. «Какого черта я ломлюсь в это здание?» – промелькнуло у нее в голове. Ночевать она здесь не собиралась. Ведь спасатели прибудут с материка, поэтому она должна оставаться в магазине в Хелене. Только оттуда она увидит их судно, когда оно появится в гавани. Тогда что она здесь делает?

«Мне нужны припасы, мне нужна одежда, мне нужны одеяла. – Она крепче ухватилась за домкрат. – Мне нужно открыть эту чертову дверь во что бы то ни стало!»

Несмотря на невыносимую боль в руках, она вновь принялась бить по замку, скрипя зубами от напряжения. Удары ее потеряли мощь, домкрат норовил выскользнуть из вспотевших ладоней, а ветер бросал пряди волос ей прямо в лицо.

Но когда Ребекка уже собралась сдаться, удача наконец-то улыбнулась ей.

Замок издал тихий звон, дужка его отвалилась, и он упал на землю прямо к ее ногам.

Трэвис

«Всем привет. Меня зовут Луиза Мэйсон».

Фрэнк Трэвис сидел в наушниках, отгородившись ими от шума и гула, который постоянно стоял в помещении для детективов и инспекторов. Женщина на экране его телефона улыбалась прямо в камеру. Экран его мобильного телефона был маленький, но такую прекрасную, широкую и искреннюю улыбку не увидеть было невозможно. На видео Луиза Мэйсон застегнула на все пуговицы рабочий комбинезон в пятнах краски, собрала волосы в пучок на макушке и широким жестом обвела пространство вокруг себя: «А вот моя мастерская!»

Ей было тридцать пять лет, на шее у нее виднелась маленькая татуировка в виде звездочки, а ее волосы были покрашены в ярко-розовый цвет. На водительских правах, которые Трэвис загрузил из базы данных, цвет волос был черным или темно-каштановым, но за время между выдачей прав и съемкой этого видео Луиза перекрасилась. Удивительно, но этот безумный цвет ей шел. Она была из породы тех людей, которым идет все, что бы они ни пробовали. И вообще везет по жизни. До определенного момента…

На видео она стояла посередине большого и просторного лофта и показывала на стену, на которой висело множество полотен. Еще несколько картин до сих пор стояли на мольбертах, как иллюстрация непрерывности творческого процесса. Живопись Луизы Мэйсон относилась к тому виду искусства, который Трэвис не понимал в принципе, но он честно и добросовестно прочитал все, что нашел о ее работах, карьере, выставках и инсталляциях, и теперь знал, что очень многим ее творчество по вкусу. Всего за три недели до своего исчезновения она продала живописное полотно под названием «Смотрим на вещи шире!» за 458000 долларов.

Тем временем с экрана Луиза рассказывала о картинах и скульптурах, которые находились в ее мастерской, и об инсталляции, которую она сделала для филиала Музея современного искусства в Лонг-Айленде. Когда художница пропала, открытие отложили на два месяца, но в конце концов семья обратилась к руководству музея с заявлением, что открытие выставки соответствовало бы последней воле Луизы, если бы было точно известно, что она погибла. В итоге Трэвису удалось попасть на вернисаж. Народу было очень много – репортажи об исчезновении Луизы Мэйсон только подогрели интерес публики и вся экспозиция выглядела словно некие чудовищные поминки. Трэвису не понравились ни гости вернисажа, ни экспонаты, но ему удалось поговорить с друзьями и дальними родственниками пропавшей.

Впрочем, ему это не помогло.

Трэвис снял наушники, и гул голосов полицейского участка вновь стал слышим. Рядом с ним на стене висели две фотографии Луизы – на одной она была с розовыми волосами, а на другой, снятой раньше, ее