но неудачно. На О. обратила внимание одна женщина и предложила ему вступить в брак. В состоянии алкогольного опьянения они совершили один половой акт, от которого женщина получила полное удовлетворение, а у О. осталось “противное воспоминание”. Он прекратил всякое общение с этой женщиной и продолжал поиски партнёра.

Вскоре О. был вновь привлечён к уголовной ответственности. Во время экспертизы высказывал непонимание преследования за гомосексуальные связи, “если они добровольные и на взаимное удовольствие”, жаловался на свою судьбу, сломанную из–за “дурацких законов”. Не считал своё гомосексуальное влечение проявлением какой–либо болезни, заявлял, что ему лучше быть “с сильным и умным мужчиной, чем с глупыми бабами”.

Установлено, что О. не способен критически оценить своё состояние и сложившуюся ситуацию и корригировать своё поведение. Заключение: невменяем; направлен на принудительное лечение в психиатрическую больницу специального типа.

В больнице пробыл 3 года, тяготился пребыванием в стационаре, хорошо работал в мастерских, получал лечение аминазином, в гомосексуальных связях не замечен. За время пребывания в местах лишения свободы и на принудительном лечении О. потерял родственников, жилплощадь и после выписки оказался фактически без средств к существованию, так как испытывал трудности с устройством на работу.

О. приехал в Москву, где на привокзальной площади в туалетах пытался проституировать, выискивая гомосексуальных партнёров. Привлечён к уголовной ответственности. При амбулаторном судебно–медицинском освидетельствовании диагностированы лёгкая дебильность и склонность к половым извращениям. Узнав, что как признанный вменяемым он будет вновь осуждён и направлен в места лишения свободы, О. покончил жизнь самоубийством”.

То, что Нохуров именует “историей болезни”, вернее назвать документом, обличающим бесчеловечность судебной системы. Вся жизнь О. с юности до самой смерти — серия преследований и истязаний со стороны органов правосудия и уголовников. На фоне безыскусного отчёта о том, как сломали жизнь человеку недостаточно умному и осторожному, чтобы скрыть свою гомосексуальность, особенно очевидна жестокая глумливость Еникеевой, с которой она приписывает насилие в тюрьмах именно геям.

Главное же, заключённые не меняют своей сексуальной ориентации ни в “зоне”, ни после выхода на свободу. Миф № 2 о том, что тюрьма фабрикует гомосексуалов — подвид мифа № 1 о том, что половую ориентацию можно сформировать или переделать вопреки врождённым биологическим предпосылкам человека. Кроме того, этот миф — свидетельство гомофобного предубеждения, царящего в массовом сознании. В России, как ни в какой другой стране, термины, относящиеся к однополым отношениям, спаянны с уголовным жаргоном и отражают понятия и нравы, заимствованные из “зоны”.

Кое–что о терминологии

Поучительна история превращения термина “педераст” в злобно–презрительную кличку “пидор”. Он возник на основе греческого языка и родствен словам “педагог” (“воспитатель детей”), “педиатр” (“лечащий детей”), а также имени Эраст (“горячо любящий”). “Педераст” в буквальном переводе означает “ любящий детей”.

Гомосексуальные граждане греческих городов–полисов были, в основном, эфебофилами, любившими старших подростков или юношей. По закону Солона совращение несовершеннолетнего свободного грека жестоко каралось. В Элладе слово “педерастия” практически не употреблялось. Зато в более поздние времена этот термин стали использовать и как эквивалент слова “гомосексуализм”, и для обозначения анального акта с ребёнком, не достигшим зрелости; и, наконец, как аналог судебного термина “мужеложство”, подразумевая под этим анальный акт двух взрослых мужчин.

В наши дни в словарях и даже в специальной литературе, отечественной и переводной, царит неразбериха. В одних книгах известного человека именуют педерастом, вовсе не желая унизить его, как бы беспристрастно констатируя известный факт; в других — то же слово применяется для обозначения преступников, совершивших насильственный “педерастический акт” (то ли с ребёнком, то ли с взрослым партнёром). Самым ярким показателем того, насколько гомофобную окраску приобрёл термин “педераст”, стала его трансформация в бранные клички “пидор” (“пидар”) и “педик”. Очевидно, что от столь скомпрометированного термина следует отказаться. Иное дело, такое специфическое понятие, как “тюремная педерастия”, прочно вошедшее в современный лексикон.

Происхождение уголовной клички “петух” связано с очевидной ассоциацией: при орогенитальном акте пассивный партнёр совершает “клюющие” движения. Но этим дело не ограничивается, слишком уж многозначно восприятие петушиного образа. У многих народов с ним ассоциируется и сам половой член: вытянутая шея поющего петуха с головкой, увенчанной красным гребнем, напоминает эрегированный член. Недаром кок (петух) — иносказательное название пениса у англичан, американцев, французов. В полушутливых стихах Артюра Рембо:

O vive lui, chaque fois

Que chante son coq gaulois,

славится не чей–то поющий петух, а пенис, превращённый эрекцией в фаллос. Coq — символ мужской мощи не только автора, постигающего с его помощью “магию повседневного счастья”, но и Франции в целом — ведь “петух” — то галльский (gaulois)!

Как известно, петух — птица сексуальная и драчливая. В уголовной интерпретации сохранился гиперсексуальный и агрессивный потенциал петушиной символики, но он изменил свою направленность и приобрёл драматический оттенок. “Петух” — жертва бесправия, беззакония, бесчеловечности, царящих в “зоне”. Может быть, на происхождение клички оказал влияние характерный зрительный образ: согнутый подковой тощий заключённый с тюремным “клифом”, стянутым с туловища к голове, с торчащими лопатками и выгнутыми кверху остистыми отростками позвонков напоминает его насильникам, видящим его сверху и сбоку, ощипанного петуха.

В какой мере гомофобная терминология и идеология, пришедшие из уголовного мира, отравляют массовое сознание, свидетельствует общепринятый фольклор. Известна пословица, предупреждающая о возможности неожиданной беды: “Пока жареный петух не клюнул в зад!” Если перевести эту фразу с уголовного жаргона, то оказывается, что речь идёт о том самом бесправном “петухе”, которого могут насиловать (“жарить”) все обитатели “зоны”. Из того, что он сам кого–то “клюнет” (изнасилует в задний проход), следует крайняя степень унижения жертвы насилия, абсолютная утрата им прежнего социального статуса. Декриминализацию гомосексуальности не следует сводить лишь к отмене уголовной статьи за мужеложство. И общественному мышлению, и лексике пора очиститься от гомофобных представлений и терминов, заимствованных из уголовного мира.

Термин “гомосексуалист” устарел. Принято говорить “гомосексуал”, а также прибегать к сленгу. Из английского во все языки мира проник термин “гей”. Активисты гей–движения порой выдают его за аббревиатуру, слово, составленное из начальных букв трёх слов “Good As You”, что в приблизительном переводе означает: “Ничем не хуже тебя”. Этим утверждается, что геи нормальны точно так же, как и представители сексуального большинства (гетеросексуалы или “натуралы”). На самом же деле, термин восходит ещё ко временам провансальских поэтов–трубадуров, откуда он в XVI веке попал в английский язык. Всеобщее признание ему принесло то, что по–английски “gay” означает “весёлый”. Сексуальная революция и движение за гражданские права подхватили этот термин, противопоставив мрачному “педераст”.

В России прижилось слово “голубой”. По мнению лингвиста Марка Пашкова, оно впервые появилось в середине 60‑х годов ХХ века. Облюбовав площади и скверы Москвы, на которых издавна обосновались голубиные стаи, гомосексуалы получили кличку “голуби”. Места же их