Глава 4

1

Алиса первой подписалась на меня во всех соцсетях, а спустя ещё какое-то время добавила в близкие друзья. Там не было ничего интересного, но я подумала, что это хороший знак, и позвала её гулять.

Она спросила, где я живу, и приехала к моему дому, обняла меня. Мне не понравилось, как она обнимается – воздушно, быстро и почти не касаясь. Я считала, что объятия нужны для заземления и уверенности, а её объятия только укрепляли сомнения. Хотелось попросить не обнимать меня больше никогда и не хотелось её расстраивать. Я перетерпела и искала случая прикоснуться иначе.

Ночью замёрзли лужи, и мы лениво топтали лёд. Я бубнила что-то про детство, это было ни одной из нас не интересно. Но подышать воздухом было приятно, а ходить было полезно. Вечером приложение «Здоровье» похвалило меня.

Алиса оказалась очень тактильной. Она всё время пыталась взять меня за руку, положить ладонь на плечо. Я не заметила на новоселье, чтобы она делала так с другими. Хорошо, что я не вызывала у неё отвращения.

Я молчала, Алиса молчала, и это было напряжённое молчание. История из детства исчерпала себя. Мы по очереди смотрели друг на друга с просьбой – ну скажи уже что-нибудь, задай мне любой дурацкий вопрос. Я вспомнила, что не выпила таблетку из курса лечения моего как бы гастрита, достала её и проглотила без воды. Таблетка стала событием, ниточкой, за которую мы обе теперь могли потянуть. Алиса поскорее спросила, что это такое. Я ответила, разговор потёк. Алиса как будто делала большое интервью, а я, гадкая утка, плавала в её вопросах, но уверенно.

Голос Алисы был похож на виолончель и на глубокую воду – он обволакивал и убаюкивал. Было даже не очень важно, о чём она говорила, лишь бы говорила дальше. Если бы она озвучивала аудиокниги, я бы послушала все.

На прогулке мы ни о чём таком не говорили, ничего такого не делали. Но я впервые за долгое время чувствовала опору и поддержку. Не от Алисы, а от движения жизни.

Дома я прочитала весь её твиттер, просмотрела все фотографии в инстаграме[3] и посты, в которых она отмечена. Она была красивее Антона, наверное. Она точно была конвенциональнее Антона. В них было что-то похожее. Одинаковая красота глубокой воды.

Алиса позвала меня на презентацию книги какого-то писателя, о котором я никогда ничего не слышала. В интернете о нём тоже ничего не слышали. Я доверилась вкусу Алисы. Мы встретились на трамвайной остановке, и у меня сразу же заныл живот. Гастрит. Алиса обняла меня и призналась, что не знает этого писателя и никогда не читала его. Он написал только одну книгу – на её презентацию мы и шли.

Этот писатель вызвал у меня острое чувство стыда. Я слушала его монотонный голос и думала о том, как непросто приходится его жене. Я знала, что у него есть жена – она сидела в зале, и он периодически обращался к ней. Было интересно, что за женщина могла жить и общаться с таким человеком каждый день. Наверное, она представляла, что живёт и общается с будущим Львом Толстым. Или наоборот – чувствовала жалость к его потугам и любила за что-то другое. А может, у неё была низкая самооценка. Я про все союзы так размышляла – пыталась понять причины для долгосрочных отношений. Пыталась понять то, чего у меня никогда не было.

Во второй части презентации писатель сказал, что сейчас устроит перформанс. Алиса, клевавшая носом, ободрилась. Я ничего хорошего не ждала, живот уже адски скручивался и ныл. Писатель сказал: «У каждого автора есть неудачный текст, который стыдно показывать, который написан очень плохо. Вот и у меня тоже есть такой текст. И я хочу избавиться от него. Как вы думаете, что я буду сейчас делать с этим текстом?» Все закричали, что сжигать. Я тоже надеялась на это, было бы зрелищно. Но конечно, писатель не был готов сжигать. Он считал себя гением, это было видно по тому, с каким самодовольством он в перерыве подписывал книгу четырём фанаткам.

Писатель сказал, что сейчас прочитает этот свой худший текст и таким образом уничтожит его. Из карманов брюк он достал несколько скомканных листов А3, где очень мелким шрифтом был напечатан, видимо, его текст. Я подумала: «Каждый имеет право на шанс» – и не стала предлагать Алисе сбежать. Писатель начал читать абсурдистскую пьесу про суд, бесполезных чиновников и деревенский алкоголизм. Хотелось посоветовать ему открыть Кафку. Каждая минута чтения была пыткой, даже живот уже мучал меня не так сильно. За это я не любила современное искусство и художественные фильмы – за длительность.

На середине второго листа А3 у меня зазвонил телефон – соседка что-то от меня хотела. Я обрадовалась этому, как не радовалась никогда, и вылетела из подвальчика маленького книжного. Соседка взволнованно говорила, что кошку Окрошку стошнило. Тошнота – норма жизни Окрошки, так что я не испугалась, но решила поехать домой. Алиса вышла из книжного. Я рассказала ей про кошку, и мы вместе пошли к метро. Больше никаких презентаций.

Очарованность Алисой напоминала весеннюю реку. Это чувство было бурлящим, освежающим и дружелюбным. Я знала, что Алиса не уничтожит меня. Стало казаться, что любовь к Антону ушла. Но я знала, что это ненадолго. Ведь Антон был навсегда.

2

Когда Лена узнала, что я живу совсем близко к ним, она обрадовалась и пригласила меня в ресторан на районе. Так начались наши соседские отношения: Лена куда-то звала меня, а я всегда соглашалась. Это было возможностью, во-первых, узнать, как дела у Антона, во-вторых, понять лучше Лену и разгадать секрет их с Антоном любви. Дошло до того, что с Леной я виделась чаще, чем с Антоном.

На каждой встрече Лена сразу выкладывала все карты на стол: говорила без остановки о сложностях в отношениях с Антоном, о своей безумной любви к нему. Потом выжидала, когда я отвечу – поделюсь своими секретами. Но мне нечего было сказать. Мы по-разному любили Антона, и я бы не хотела обсуждать это с ней. Наверное, Лена всё-таки ревновала и поэтому хотела разведать все мои секреты. Каждый раз я пыталась убедить её в том, что поводов для ревности нет: без интереса говорила об Антоне, никогда не начинала разговор о нём первая, никогда не рассказывала о