На клиническую смерть. Агонию. Не знаю, какие еще можно подобрать эпитеты. Я как поезд, который слетел с катушек…

Так и сейчас, увидев на собственном кухонном столе несколько бокалов для виски, один из которых с четким отпечатком алой помады, я громко чертыхаюсь и молниеносно несусь в спальню.

У меня в голове не укладывается.

Дура. Дура. Дура.

Пока я, как первостатейная идиотка, жду его дома и пытаюсь разжевать детям, где пропадает их нерадивый отец, Даня здесь девок принимает?! В нашей квартире?!

В месте, где росли наши с ним дети!

Я такая злющая, что даже пореветь в эту секунду как следует не в силах.

В ярости сбрасываю с постели покрывало, подаренное свекровью на пятую годовщину свадьбу. Тут же отшвыриваю одеяло и проверяю белые простыни на наличие улик.

При этом четко понимаю, что разыскиваю светлые волосы этой сучки с проклятой фотографии, которую отправил Роб в ту самую ночь, когда начался весь этот ужас.

Таких совпадений просто не бывает, и я не кретинка.

Хватит.

Словно ведущая из известной телепередачи, веду ладонью по гладкой поверхности. Уже сейчас понимаю, что мне совершенно неважно откопаю ли я эти проклятые волосы.

Сам факт того, что я проделываю это в нашей квартире, в нашем доме бьёт под дых и заставляет звереть на глазах.

Как он посмел?!

Как мог?!

Вдруг становится так себя жалко, что злость словно вода из меня утекает.

Усаживаюсь на кровать с ногами и рыдаю в сложенные ладони. Во что он превратил мою жизнь?! Ногами прошелся по мне и нашей семье.

Я у него плохая, нашу с детьми фотографию можно на пол, а эту суку в мой дом?! Сюда?

— Ян, — зовёт ничего не подозревающий Богдан из коридора. — Ты где?

Зайдя в спальню, резко останавливается и ошарашенно обводит глазами всё, что я успела натворить.

— Что происходит? — спрашивает, окидывая меня удивленным взглядом.

Он практически голый, узкие бедра обмотаны белоснежным полотенцем с золотистыми вензелями. В паху отчетливый бугор. Мы собирались заняться сексом.

Он хоть простыни сменил, интересно?!

— Ты привёл её в наш дом, — выплевываю обвинение ему в лицо.

— Кого? Ян? Ты в своем уме вообще?

— Ту суку с фотографии. Ты привел её в наш дом, Богдан. Я поверить не могу, — вою, глядя в потолок, потому что если я взгляну на него, то ни слова вымолвить не смогу.

Просто. Ни слова.

Язык деревенеет от ужаса.

Со мной подобное случается. Когда сильно страшно или волнительно — полнейший ступор.

Ноги становятся ватными, а в ушах проклятый отчаянный гул.

Чувствую, как Богдан хватает меня за руки и тянет на себя. Кожа соприкасается с каплями на его теле, становится холодно и это мгновенно отрезвляет.

Вырываюсь насколько это возможно. Бью кулаками по широким плечам.

— Ненавижу, — кричу без сил.

— Яна, малыш, успокойся, — хрипит испуганно Богдан. — Давай поговорим.

Поговорим?!

Мотаю головой и отталкиваю его от себя. В очередном приступе ярости лечу на кухню и хватаю проклятый бокал.

В данный момент я всех ненавижу.

Не-на-ви-жу!

Всех.

Веру, которая говорила мне не отсвечивать, и я как дура, ждала у моря погоды, пока мой муж трахал какую-то блядь.

Богдана, который сыпал претензиями и наверняка потешался надо мной с дружками.

Даже производителя гребаной стойкой помады, который не оставил шанса моей семье, я тоже искренне ненавижу. Особенно когда залетаю в спальню и тычу в лицо мужу пустой бокал.

— Это что? — спрашиваю со слезами на глазах.

Он молчит.

Я ожидала любой реакции. Что Богдан пошутит, посмеется, будет орать.

Но он держит язык за зубами.

— Почему ты молчишь?

Отбрасываю бокал на ламинат и даже не смотрю, как разлетаются прозрачные осколки.

— Я поверить не могу, — всхлипываю. — Ты привел в наш дом другую.

— Ян, успокойся, — говорит Даня тихо. — Ничего ужасного не произошло.

— Ничего ужасного?

— Да. Всё не так, как ты думаешь.

— А как? — развожу руками.

— Лана была здесь не одна.

— А… ну так, конечно, мне легче, — усмехаюсь горько. — Она с кем-то встречается? С Робом?

— Нет, — мотает головой Богдан.

Поднимает на меня малосодержательные глаза. Мог бы и солгать.

— Ты… мне изменил? — спрашиваю дрожащим голосом.

— Нет, — отвечает серьезно.

— Я тебе не верю, — говорю, утирая слезы. — Ты говорил, что это «левая телка». А сейчас эта шлюха была у меня дома и пила из моего бокала.

— Это и мой дом, — едко произносит Богдан. — И Лана не шлюха.

— Ты её защищаешь, — ору, что есть силы.

— Прекращай истерику.

— Ты. Привел. В дом. Чужую. Женщину.

— Пздц, — взрывается Богдан. — Люди иногда общаются и с противоположным полом. Мы не на отдельной планете живем.

— Тогда зачем ты соврал? Сказал, что её не знаешь?

— Да бл*дь…

Богдан со всего маха запускает подушку в комод, на пол летят статуэтки, которые мы привозили из путешествий.

— Ничего не изменилось, — говорит муж со злостью. — Ты не изменилась.

Вскакивает с кровати, разворачивается и идет к шкафу. По пути скидывает полотенце.

Пялюсь на его голую подтянутую задницу и меня взрывает. Он делает это снова. Обвиняет меня.

— Говорила мне мама, что этим все закончится, — реву, закрывая глаза.

— Что же ты ее не послушалась? — спрашивает Богдан тихо, надевая спортивные штаны.

— Дурой была.

— Ясно. А сейчас умная? Надрываешься из-за херни.

— Сейчас умная. Больше я терпеть этого не стану.

— И что сделаешь?

— Я тебе верила, Богдан. Выслушивала, в чем я виновата и как дура, пыталась разглядеть в себе недостатки.

— Да у тебя же нет недостатков, — ядовито произносит муж. — Откуда они в голубой крови?! Недостатки — удел холопов вроде меня.

— Я тебя никогда не считала холопом. Только это для тебя не существенно. Все неважно. То, что я пошла против всех. Против близких своего круга.

— Своего круга, — передразнивает он.

— Да, — взрываюсь. — Я десять лет молчала и терпела.

— Что ж ты так долго мучалась, несчастная?!

— Больше не собираюсь. Это была последняя капля. Измену я тебе не прощу.

— Блядь, я тебя придушу сейчас, — говорит он зловеще. — Какая на хрен измена?! Ничего не было. Ты сумасшедшая истеричка.

— Да-да, а через десять лет ты Маше с Ваней нагулянную сестренку притащишь. Скажешь: «Так получилось. Бес попутал. Но ты ведь больная алкоголичка у меня, всё поймешь». Где-то я уже это видела, — произношу со злостью, и сама застываю.

Черт.

Я же обещала себе, что никогда больше не буду говорить плохо о его родителях.

— Богдан, — осекаюсь, глядя, как его лицо багровеет.

Он подступает ближе и дергает за локоть так, что сомнений